Этот роман нужно брать и читать от начала и до конца (как я и сделал в третьем чтении, догадавшись перетащить текст в электронную книгу,… и уже не упуская канву повествования ни на миг – ни в транспорте, ни дома). Почему так? Жизнь моя дискретна, состоит из перерывов, она подобна маяку, который то потухнет, то погаснет. И если после перерыва я вновь приступал к чтению, то начинал путаться в именах и отчествах (первое чтение), путаться во времени (второе чтение), и совершенно не путался, когда читал в третий раз. Я уже вжился в образ Армякова, бегающего по будущей стройплощадке с астролябией на плече. Я уже дружил с фрондёром из ВПШ Тыквиным, которого и сама партшкола, и профессор Дроцкий так долго терпели. Я слышал цоканье пишмашинки за шторкой, где зарабатывала на перепечатке текстов мама Тыквина (сам печатал когда-то за шторкой). И время меня уже не смущало. И повторы (якобы повторы) о соседях по коммуналке, которых теперь узнАю на московской улице, если встречу, тоже не смущали, потому что время здесь свёрнуто в рулон, и читатель бродит не по листу рулона, а как бы сквозь него, попадая снова и снова то ли в круговорот советской (очень условно советской) жизни, то ли в беличье колесо этой жизни, где белка неповоротлива и грустна – вся в мечтах добежать до великого здания в 999 этажей, геодезической разметкой которого занят Армяков…
Нет в романе никакой белки (а то вы ещё подумаете, а автор удивится и искать начнёт). Но есть герой и его приятель, которого в итоге посадили всё-таки в дурку, но который оттуда через 3 года всё-таки вышел. И было море. И был самолёт, в котором он не полетел. И была другая жизнь. Будто новая. А по всему оба приятеля остались в той, прежней.
У друга моей юности писателя Георгия Николаева, ушедшего, увы, навсегда в августовскую жару 2010 года, была интересная формула: как отличить роман от повести. В повести, - говорил он, - ты ожидаешь концовки, ожидаешь развязки; в романе же ты жаждешь продолжения и боишься, что он закончится, будто завершается целая жизнь. Примерно так. И вот есть это ощущение, будто ты проживаешь жизнь с самим рассказчиком, возвращаясь то в каптерку великой будущей стройки, где толкутся мужики в ожидании то ли работы, то ли премии, то ли осуществления потаённой мечты, возвращаясь в холостяцкую комнату коммуналки с бугристым диваном и комментирующими всё соседями, где на подоконнике стоит голая девушка из Подмосковья с фигурой, подобной песочным часам, а до того другая женщина, сильно постарше, демонстрирует Армякову цветок любви… И все другие герои, будто прожитые тобой, оказывающиеся неожиданно на одной фотографии… Фантасмагория? Да нет же. Вот такая жизнь. И когда до конца романа остаётся 30, 20, 10, 5 страниц, ты с ужасом ожидаешь, что это сейчас завершится, а коль скоро ты сам живёшь в романе, то завершишься и ты.
Как ни странно (а странно, поскольку всё это вывязано словом, поскольку часто это очень поэтично, а часто вызывает раздражение то самое, которое вызывает какая-то собственная жизненная ситуация, а потом снова, за скобками этого повествования, возникает поэтичный образ Москвы, будто наблюдающей за двумя приятелями, пытающимися сохранить себя в каменной и камнедробильной столице), так вот, как ни странно, я легко вижу фильм, созданный по этому интереснейшему тексту. Эти фрагменты, эти ныряния сквозь рулон времени настолько легко выстраиваются в зримые эпизоды, что понадобится минимум труда, чтобы превратить их в интересное, даже весёлое кино. И если в самом тексте возникают знакомые только нашему поколению цифры 1,22; 1,42; 1,49; 2,87; 3,12; 3,62; 4,12 (угадай-ка нынешний, что это за шифровка! не угадаешь! а это всего лишь цены на Белое крепкое, на Портвейн, на чекушку, на «злодейку с наклейкой», на андроповский «Коленвал», на коньяк трёхзвездный), то зрительных образов столько, что это будет не ретро какое-то, а другая жизнь, прожитая нами, не вами. И если очень постараться можно полюбить её. Не беличье колесо, а белку, которых в романе как бы и нет.
Я знаю, чем может закончиться этот фильм! Документальными кадрами экскурсии по Отелю разбитых сердец. И будет там всё, о чём намечтали герои романа. И нам захочется, чтобы и для нас там нашлось место. И когда мы увидим в отеле самих себя, наступит счастье.
