Рок-н-ролл жив и здравствует, с каким бы оголтелым пафосом ни утверждали, что он лет пятьдесят назад скончался, вскричав напоследок: «Пусть никогда не кончаются эти веселые времена рок-н-ролла!»
А вдруг возьмет и приедет в Москву Элвис Аарон Пресли? Со своей знаменитой трехдолларовой гитарой, в золотом пиджаке и в синих замшевых ботинках «blue suede shoes».
Он приедет в наш город-герой, а мы его с Александром Петровичем, товарищем моим по старому дому в центре Москвы, на вокзале встретим. Будет день, обогретый солнцем, будут лица бессмысленные от восторга. Навалом фанатичных поклонниц в оранжевых пальто и широкополых зеленых шляпах. Флаги и транспаранты. Вся платформа засыпана лепестками роз и гиацинтов. И вся толпа, все люди скандируют: «Элвис! Элвис! Аарон! Пресли! Пресли! Аарон!». Под крики толпы он из вагона выгрузится и для нас споет свой медленный рок-н-ролл «Отель разбитых сердец». Пронзительные и странные приключения с женщиной в зарубежном гостиничном комплексе: одна на двоих, хотя, конечно, было б получше, если б их двое и нас двое. А поскольку все-таки одна на двоих, да еще и приключения в Отеле, то у каждого, ясное дело, по-своему разбитое сердце и свои ощущения тех давних гастролей, тех опавших цветочных лепестков.
Все это были, так сказать, проявления интуиции моего товарища. Выпуклые и в чем-то музыкальные, какие я могу теперь вспомнить и в силу своих скромных возможностей не пропустить.
Возьму опять ту давнюю историю с приездом в нашу Москву Элвиса Аарона Пресли. Историю, запомнившуюся мне своей предельной мелодичностью, буйством садовых цветов и каким-то своим «индивидуальным субъективизмом». Танцевальное безумство брало верх в давнишние те вечера. И соседи не возносились на седьмое небо, догадываясь за своими стенками, на какой громкости работает моя «электроламповая балалайка», всеволновый транслятор самых выдающихся рок-н-ролльных хитов.
А в то, что к нам Элвис Аарон Пресли приедет, американский король рок-н-ролла, родившийся, как известно, в американском провинциальном городке Тьюпело, в нескольких шагах от Мемфиса и ставший поп-идолом первой величины, Александр Петрович всегда упорно верил, хотя иногда не верил и он. Бывали и в его многогранной жизни печальные дни почти что полной утраты веры в приезд короля.
- Приедет-то, конечно, он приедет. - Тут он на прямых ногах выходил из комнаты в коридор и оттуда кричал: - Да вот только ни хрена он к нам не приедет. Слово фаната даю. Не хотят они, чтобы он к нам приезжал!
Так и не назвав, кто они такие, какие категорически против приезда к нам короля рок-н-ролла, он неописуемо сильно принимался грустить по этому поводу, и темные его глаза с желтоватыми белками приобретали иной оттенок. Зачем он так много и горько пил в период грусти? Зачем с Наташкой поругался и оставил ее ночевать у меня? Зачем «весь этот коммунизм» ни в грош не ставил? Зачем бутылки не ходил сдавать, и я в свой личный выходной день выходил из подъезда с чемоданом бутылок в правой руке?
А насчет его интуиции еще раз должен сказать: она у него будь здоров какая была интуиция. Я вынужден на этом заостриться, ибо нет теперь ни у кого такой. И, видимо, в силу ее обострения он к всемирно признанному Дню рок-н-ролла, приводил в порядок самого себя. Как и где он обнаружил эту дату, я не могу восстановить. Ее же ведь не было в отрывном календаре. Она же ведь стала известна через много лет, уже после завершения нашей с ним юности, и отмечать ее еще не было принято, в отличие от иных праздников, к примеру, пролетарского Седьмого ноября или Всесоюзного дня тружеников коммунального хозяйства.
Тем не менее, к этому музыкальному торжеству он одевался во все еще более выглаженное, чем в другие дни. А во что-либо залежалое, пропахшее «гарью эпохи» или пошлым бытовым нафталином, он к этому празднику никогда не одевался. Тут и веяния мировой моды на него своё влияние оказывали, и то, что, например, в Люксембурге давно уже стало законодательной инициативой встречать такие праздники в жилетной тройке и кожаных сияющих туфлях; в Америке – большие пиджаки и брюки дудочкой; для девушек – блузка, широкая юбка, туфли на средней величины каблуке, алые губы и «конский хвост» на голове. У нас эта мода тоже нашла своих поклонников громадное число. Правда, у нас и другая мода никуда не пропадала. Оно ведь так всегда у нас. С одной стороны, веселый рок-н-ролл как ранний период рок-движения во всем мире, а с другой какая-нибудь скучная, но очень модная глупость. К тому же в период официальных государственных торжеств у нас и снег бывает, и дождь со снегом, а народ всё равно весёлый, необузданный. Поэтому пальто на Александре Петровиче всегда было из плотного подольского сукна, отечественное, а кепка с большим козырьком из той комиссионки, что в Столешниковом переулке, напротив Генеральной прокуратуры СССР. А всё остальное и прочее, почти без преувеличения, он как-то под вечер приобрел в промозглой центровой подворотне у фарцеватого вида цеховиков. На одолженные у меня строительные деньги.
Вот это и был у него такой отпадный «рок-прикид», который я бы еще подробней описал, когда бы пришла мне в голову мысль поподробней его описать. В таком прикиде Александру Петровичу было сподручней гастролировать по бывшей улице Горького. Вихляя, подпрыгивая и с таким рок-н-роллом в душе, какой он пел с заметным акцентом, но по-английски.
Как это у него получалось, осталось с ним навсегда. Как он выучил такое количество песен, я не знаю. Очень талантливый человек, но не всегда предсказуемый. Трудно предположить, для чего он после публичного исполнения им американской песни внезапно останавливался и, кепкой по воздуху ударив, принимался виртуозными матюгами орать на гигантские портреты высших советских начальников, с помощью мужиков и лебедок водруженных на фасад темно-серого здания Центрального Телеграфа. Словно были они виноваты в несостоявшейся нашей встрече с Элвисом Пресли на одном из восьми вокзалов Москвы. Знали ли эти начальники, что такое подлинный рок-н-ролл? Догадывались ли они, какими сложными путями он достиг Советского Союза? Какие его отзвуки долетают теперь с далеких живописных берегов самой блюзовой реки в мире – Миссисипи?
А если вспомнить что-нибудь о наличии ближайшего к нашему двору милицейского отделения, то тут что-то подсказывает мне, что это была не «река Миссисипи», а типичная районная кутузка, до которой в период нашей совместной юности было рукой подать – до 218-ого. От нашей дворовой арки – метров пятьсот, столько же и от лампочки над подъездом. Надо только сперва по Большому Каменному мосту пробежаться, а после на огни в темных водах известной реки поглядеть. Сигаретку «Ява» с фильтром тоже можно по дороге выкурить. А еще сладкий воздух всей грудью вдохнуть неподалеку от кондитерского кирпичного «Красного Октября».
Внутри же отделения все по классике: на окнах решетки из жестких стальных прутьев, лампочка настольная свечей на двести пятьдесят, зеленые грязные стены и номерной казенный стул, прибитый к полу. Несколько милиционеров в штатском, все остальные в форме. Разнообразная праздничная пьянь, твердо накурено и рыжий капитан Пустовский, упитанный мужчина лет сорока, с желтыми и неестественно ровными вставными зубами: свои ему рецидивисты в схватке выбили. И если верить не мне, а непосредственно товарищу, то выходило, что у капитана других дел не было, кроме как у Александра Петровича часа три подряд спрашивать под лампой одно и то же:
- Ты на весь Центр петь когда кончишь?
На что задержанный отвечал, что петь он еще не скоро кончит, однако в другой раз постарается настолько пронзительную ноту взять, чтобы никто не услыхал.
Кроме меня, его лучшего друга и товарища, переночевавшей в моей двенадцатиметровой комнате Наташки, моих соседей и Элвиса Аарона Пресли в форме сержанта американской моторизированной пехоты, со всемирно известной трехдолларовой гитарой и в золотом пиджаке.
Владимир Вестер
