Запись о его рождении была занесена в канцелярскую книгу виленского городского раввина. Из этой записи следует, что у Лейба, сына Файвиша-Довида Кацева и Мины Иоселевны, и его русской жены, актрисы Нины Овчинской, 8 (21) мая 1914 года в Вильно (Вильнюсе) родился сын Роман Кацев. Он же – будущий Ромен Гари. Классик французской литературы и, наверное, самый выдающийся литературный мистификатор ХХ века. Он же – Эмиль Ажар. Тоже классик французской литературы и тоже выдающийся литературный мистификатор.
Поклонники «обоих писателей» не знали об этом невиданном ранее случае несколько лет. Полагали, что свои романы пишут настолько разные авторы, что тексты их никак не могут принадлежать одному человеку. Эмиль – русский племянник Гари, а не вильнюсский уроженец Роман Кацев. Гари получил Гонкуровскую премию в 1956 году за роман «Корни неба», а Ажар удостоился высшей французской литературной награды в 1975 году за роман «Жизнь впереди».
«Подлог» выяснился после самоубийства Ромена Гари: в пасмурный день 2 декабря 1980 года он выстрелил из пистолета себе в рот. В предсмертной записке было несколько слов, проливших слабый свет на причины трагедии: «Можно объяснить все нервной депрессией. Но имейте в виду, что она длится с тех пор, как я стал взрослым человеком, и что именно она помогла мне достойно заниматься писательским ремеслом».
За год до этого на почве злоупотребления алкоголем и наркотическими препаратами покончила с собой его вторая жена, американская киноактриса Джин Сиберг, сыгравшая свою лучшую роль в 1960 году в первой полнометражной картине Жана-Люка Годара «На последнем дыхании», в паре с Жаном-Полем Больмондо. В 1968 году она снялась в фильме «Птицы летят умирать в Перу» по одноименному роману Ромена Гари, автора сценария и режиссера. Она была моложе его на 24 года. Они поженились в 1961-м и перестали жить вместе в 1970-м. Их новорожденная дочка прожила два дня; Джин впала в депрессию… Он делал все возможное, чтобы помочь ей. Не получалось. К тому же политические увлечения жены, ее поддержка экстремистских «Черных пантер». Он любил молодую актрису, но ненавидел все формы расизма, экстремизма, фашизма, мракобесия, национализма. Он был талантливым пророком, представляя в каждом романе свои мысли и суждения, которые, оглядываясь назад, не всегда только захватывающий миф. Они и при попытке заглянуть вперед также не совсем художественная мифология.
В феврале 1935 года двадцатилетний Роман Кацев принес в редакцию парижского литературно-политического журнала «Gringoire» новеллу «Буря». И в том же феврале журнал «Буря» его напечатал. В 1945 году вышла его книга «Европейское воспитание». И почти каждый год он публиковал по одному роману. Последний попал к читателям через тридцать пять лет после первого: «Летающие змеи». Случалось, что за полгода по договору с издательством он должен был написать три романа. Он диктовал их машинистке, без плана, по одной главе в день. Она печатала на стандартном бумажном листе, с одним интервалом. Некоторые фразы имели несколько вариантов.
Все его книги, по словам Гари, «насыщены нашим веком до бешенства». Насыщение больше сорока лет достигалось при использовании всех главнейших писательских инструментов, в том числе невероятно богатой смеси реализма, документализма и воображения. «Войны следовали за войнами, руины оседали к руинам и пепел к пеплу, так что до нас дошло очень мало подлинных или достойных доверия документов. Вот почему во многих описаниях должны мы были прибегнуть к помощи воображения, что и признаем с готовностью, предоставляя другим право создания научных теорий и категорических текстов». («Тюльпан»).
В самом начале биографии – битва империй, нужда и пролетарская революция, разгромившая царскую империю до военно-коммунистической разрухи. Мать и отец развелись раньше. Они, перестав любить друг друга, расстались вскоре после рождения Романа в Вильно. Место рождения задокументировано. Но он говорил, что родился либо в Москве, либо в Курске. Почему? Год был 1914-й – начало великой, но бессмысленной европейской войны. Вкривь все пошло, вкось все поехало. Время, как известно, было жуткое. По некоторым данным, Роман переехал с матерью из Вильно в Курск. Но в биографии появилась Москва. Из чего следует, что переезд мог состояться и в Москву. А из Москвы – снова в Вильно. А затем (уже навсегда) – во Францию…
Отца он, скорее всего, не помнил. Только в конце войны узнал, что Лейб Кацев умер от разрыва сердца при входе в газовую камеру. И не отпускала тоска всю оставшуюся жизнь… Может быть, чтобы обрести отца, он еще мальчиком в середине 20-х придумал, что папа его не Лейб из Вильно, а актер российского немого кино Иван Мозжухин. Мама его, русская женщина и актриса Нина Овчинская, знала Мозжухина и не раз прозрачно намекала Роману, что герой дореволюционного кинематографа – его настоящий отец. Они жили в Ницце, иногда приезжали в Париж. В Париже Мозжухин помогал деньгами и подарил однажды Роману велосипед… Она умерла в 1942 году, когда сын был на фронте. Ему приходили открытки от матери, и он думал, что она жива. Возможно, что не было открыток, но биографы утверждают, что были: сами держали в руках… Не миф и то, что мать души не чаяла в единственном сыне. Она все делала для того, чтобы он стал выдающимся военным, дипломатом. Он стал, получив блестящее образование в Сорбонне и Варшаве. О матери он написал: «Я с удовольствием оставляю шарлатанам и полоумным, управляющих нами в стольких областях, труд объяснять мои чувства к матери какой-либо патологической опухолью. Учитывая, чем стали свобода, братство и благороднейшие чаяния людей в их руках, я не вижу, почему простой сыновней любви не превратиться в их больном воображении в некую крайность».
Он был сотрудником посольства Франции в Лондоне, Берне, Софии, генеральным консулом в Лос-Анджелесе. Изучил Голливуд со всеми его особенностями кинопроизводства и межличностных отношений. И писал один роман за другим, иногда под разными псевдонимами, придумывая варианты собственной биографии. Он продолжал быть всемирно известным французским писателем, много, быстро, блестяще, с легкостью писавшем как по-французски, так и по-английски. Сравнимо с тем, что делал Набоков, создававший свои произведения на русском как Сирин и на английском как Набоков.
Еще до писательского взлета Ромен Гари мог погибнуть в небе над охваченной военным пламенем Европой: был летчиком-истребителем. Убить могли и на земле: он был героем Сопротивления, присоединившись к отрядам генерала де Голля. В книге-интервью «Ночь будет спокойной» о французском генерале он выразился так, словно раз и навсегда определил свою жизненную установку: «Де Голль для меня это человек […] который вопреки своей одинокой слабости говорил “нет” величайшим державам мира, “нет” – уничтожению, “нет” – капитуляции самого человека; отказ от капитуляции – это, пожалуй, единственная форма человеческого достоинства, на которую мы можем претендовать».
Внезапно и достойно в 1974 году на французском литературном небосклоне появился Эмиль Ажар. Может быть, «…надоел образ Ромена Гари, который мне навязали раз и навсегда тридцать лет назад, когда “Европейское воспитание” принесло неожиданную славу молодому летчику, и Сартр написал в “Тан модерн”: “надо подождать несколько лет, прежде чем окончательно признать “Европейской воспитание” лучшим романом о Сопротивлении…». Возможно, родился Ажар из смыслового созвучия двух имен, пропустив вперед первое, стоящее на десятитомнике, напечатанном в России: «По-русски гори — это повелительное наклонение глагола гореть; от этого приказа я никогда не уклонялся ни в творчестве, ни в жизни». Или, может быть, из мелодии и слов любимого им старинного романса: «Гори, гори, моя звезда…» Мелодии давних лет, когда юный эмигрант, быстро и замечательно выучив французский язык, только еще собирался написать свой первый роман и опубликовать его под своим настоящим именем Роман Кацев.
До какого предела была насыщена жизнь этого человека, способен был описать только он сам. Во всех вариантах биографии и с непреодолимой склонностью к мистификации. Один свой приключенческий роман он выпустил под псевдонимом «Сатана Бога», поместив на обложке свою фотографию со словами: «я творю под псевдонимом, потому что иногда испытываю потребность меняться, стать другим человеком, хотя бы на страницах романа».
Тому, как Гари создавал свои превращения, способен поразиться каждый, кто прочитает одну, две, три, четыре… все его книги, «насыщенные до бешенства» всем: героями, антигероями, любовью, трагедиями, сатирой, авантюрами и им самим, жившим одновременно в минувшим, настоящем и будущем. И антирасистский роман «Белая собака» никак не связан с польским сопротивлением в романе «Европейское воспитание», но звучит эта связь в другом романе «Страхи царя Соломона», написанном о «Катастрофе» ХХ века за год до выстрела в 2 декабря: «Человек, могущий спокойно посмотреть в глаза детенышу тюленя, а потом убить его – кандидат на работу в СС». Так не мог написать «обычный писатель», «необычный писатель», «странный или почти сумасшедший». Так мог написать Гари, которого Альберт Камю считал великим романистом, «рассказчиком, более близким по традиции русским и англичанам, чем французам, которые часто становятся сначала писателями, а уж потом романистами». Читатели тоже, наверное, так считали. А у критиков можно было не спрашивать, хотя и невозможно было их обойти. Они у Гари, получившего в 1956-м Гонкуровскую премию, обнаружили массу огрехов, и главным, по их представлению, оказался сам автор, названный ими «второстепенным писателем», как-то слишком легкомысленно допускающим «косноязычие», «повторы» и «синтаксические ошибки». Почти слово в слово заговорили о том же и в 70-х. И близок был к разоблачению миф об Эмиле Ажаре. Ромен Гари устал писать за двоих. «Звезда пленительного счастья» способна взойти и способна угаснуть.
Он в последний год своей жизни признавался: «Я живу с мисс "Одиночество"». «Чем больше стареешь, тем больше, оказывается, нуждаешься в других людях», – слова в романе «Страхи царя Соломона». Предсмертная записка матери в узкой рамке на стене в его кабинете: «Благословляю тебя! Будь сильным и мужественным». И во всех его книгах осталось то, о чем писал Стефан Цвейг: «Самой глубокой и самой таинственной из бесчисленных и неразрешенных загадок бытия остается все же тайна творчества». Пока каждая подобная тайна не породит другую, еще более таинственную…
Владимир Вестер
