Амплитуда персонажей народного артиста СССР Владимира Абрамовича Этуша невероятна: от сказочных королей, факиров, графов до мелкого жулика Шпака в блестящей комедии «Иван Васильевич меняет профессию». Но, наверное, самая популярная, самая узнаваемая, самая любимая зрителями роль — товарищ Саахов в комедии Леонида Гайдая «Кавказская пленница».
В книге «Всё, что нажито…» Этуш с тонким юмором и подробно перелистывает страницы своей жизни и творческой судьбы. Вспоминает детство, войну, первые роли, великих своих учителей и товарищей, знаменитых артистов отечественной сцены, размышляет о сложностях профессии и о том, почему театр не всегда выдающийся творческий праздник…
***
Актерская мечта
Итак, почти 90, хотя по паспорту почти 89. Что это означает? Это, выражаясь возвышенно, означает, что возраст у меня действительно очень солидный. Должно быть, с учетом этого меня (меня не спросив) подняли на самую высшую ступень пьедестала почета, какую только можно представить. Я теперь в глазах почти всего отечества являюсь «умом, честью и совестью» сначала советского, а теперь российского театрального искусства. Я спрашиваю себя: «А на каком основании?» И говорю: «На том основании, что переиграл на сцене театра Вахтангова практически весь классический репертуар». Верно: классический репертуар я переиграл практически весь. А вот насчет «ума, чести и совести» надо подумать. Не слишком ли пафосно? Я ведь широкому зрителю запомнился не своими ролями в театре, а не совсем честными кино-персонажами. Вроде жуликоватого товарища Саахова из «Кавказской пленницы» и ушлого обокраденного доктора Шпака из «Ивана Васильевича». При этом как у первого, так и у второго были своя философия и свой юмор. Ну, не такой, как у Юрия Никулина, который рассказывал, что после «Кавказской пленницы» какой-то большой чиновник из мира кино спросил его в кулуарах – мол, они все время спорят с друзьями, кто по национальности Этуш: армянин или азербайджанец. А получив ответ от Никулина: «Владимир Абрамович – еврей», с минуту помолчал и ответил: «Замечательный артист, замечательный!» Теперь умножьте эту историю на то, что мой отец в сталинские времена был дважды репрессирован – и вы поймете цену роли «удельного князька» Саахова.
Через полвека история со Шпаком тоже аукнулась: я со своей женой был в отпуске на Черном море, мою квартиру обокрали. Казалось бы: покусились на святое! Но уж больно комическая аналогия была хороша, чтобы журналисты не воспользовались случаем поиронизировать. И во всех газетах тогда список украденного перечислялся не иначе, как: «…три нити жемчуга отечественного, колец золотых отечественных – три, куртку замшевую не тронули – с орденами…» Это, действительно так: самое ценное в доме, а именно – многочисленные ордена Великой Отечественной войны и целую коллекцию дорогого оружия, не тронули – видать, все-таки что-то святое в этих людях осталось.
Итак, почти 90, а по паспорту всего лишь почти 89. В нашем поколении подобные коллизии частенько встречались: родители «сбили» сыну годик, чтобы в армию он пошел уже зрелым молодым человеком. Перед школой через суд «вернули» списанный год, но, когда выдавали паспорт, нашли лишь метрику с годом рождения 1923 – так и оставили.
Свой день рождения 6 мая я еще с окончания войны отмечаю гораздо скромнее, чем День Победы. И на часто задаваемый вопрос журналистов: «А помните ли вы свой день рождения в 45-м?» неизменно отвечаю: «Нет, зато День Победы помню очень хорошо». Но на военные праздники и просто посиделки не хожу принципиально. По-моему, такие мероприятия проходят либо очень пафосно, а это уже политиканство чистой воды, либо, наоборот, очень убого – а такого отношения к ветеранам-героям принять никак не могу.
На фронт, несмотря на то, что, являясь студентом театрального училища, имел броню, ушел добровольцем – прямо из родного театра Вахтангова, которому отдал 62 года. Однажды, в самом начале войны, вышел на сцену в очередном спектакле, увидел в зрительном зале не больше тринадцати человек и понял: стране не до культуры. И уже на следующее утро пришел в военкомат с заявлением. Военные годы вспоминаю очень просто и без пафоса: люди тогда о высоком не думали, ошибочную стратегию и тактику высшего военного руководства, приведшую к гибели миллионов молодых солдат в первые годы войны, не обсуждали – просто приказ выполняли. Но всегда отмечаю, что на войне – именно на фронте, а не просто в военные годы – цена слова «приказ» была другой: несоизмеримо более высокой, нежели сегодня. Войну прошел в прямом смысле слова – был послан переводчиком, но сражался в стрелковых войсках. После тяжелой травмы в 44-м году был демобилизован в звании лейтенанта и со второй группой инвалидности.
А уже через год окончил Театральное училище имени Б. Щукина, получил приглашение преподавать в нем и вновь вернулся на сцену театра Вахтангова. Храню преданность и театру, и училищу, которое возглавил еще в 1987-м году, а до этого десять лет был профессором и заведующим кафедрой актерского мастерства. Правда, несколько лет назад звание «ректора Щуки» заменили на «художественного руководителя». Над этим можно смеяться: «На пенсию отправили – дали пожизненное звание». Но смех этот грустный.
Грустным получился и повод для моего выступления, когда несколько лет назад в числе многих знаменитостей я прибыл на вечер памяти Михаила Ульянова, состоявшийся в рамках пятого кинофестиваля «Московская премьера». С Мишей Ульяновым под крышей одного театра – имени Вахтангова – проработал больше 40 лет. Сначала были просто коллегами, потом стал подчиненным Михаила Александровича, занявшего после смерти Рубена Николаевича Симонова пост главного режиссера.
Говорят, что во мне странным образом сочетаются последствия солидного возраста и в то же время непокорность ему. Не вижу в этом ничего странного. Я ведь по-прежнему, согласно моему портрету в СМИ, «высок и статен, щеголевато одет и очень остроумен». Вот только двигаюсь медленно, говорю тихо и прерывисто дышу. Ну, еще диабет, справляться с которым помогает моя третья жена. Ну, и куча всякого разного, о чем такому щеголевато одетому и очень остроумному человеку, как народный артист СССР Владимир Этуш, даже думать не хочется, а не то что писать.
Говорят еще, что во мне очень сильна чисто еврейская ироничная интеллигентность. В самом хорошем смысле этого слова. Поэтому, когда мне задают вопрос: «Что вы сейчас будете говорить со сцены?» Я с присущей мне отеческой улыбкой и даже подчеркнуто ласково отвечаю: «А вы подите и послушайте». А когда меня спрашивают, что ушло вместе с Михаилом Александровичем Ульяновым, другими моими товарищами я говорю: «Люди уходят – вот что самое страшное». И потом рассказываю о Михаиле Александровиче с юмором – насколько позволяет ситуация. Вспоминаю о чем угодно – о том, как он строил дачу и потому приезжал в театр в грязных ботинках и очень уставшим, о том, как ему, тощему мальчишке-студенту, подкладывали под щеки подушки, чтобы он смотрелся солиднее в роли Кирова. Но о мощи таланта не говорю.
Как-то получил очередную свою награду. Меня девушка-корреспондентка спросила: «За что?» Я ответил: - «Да ни за что, если честно. Дали – и дали. Наверное, просто потому, что знаменит. Господи, как же этот орден-то называется… Что-то за вклад в культуру, одним словом – это общественная награда». На это она мне сказала: - «Ну, я еще раз убедилась в вашей скромности: национальным достоянием себя не считаете, названия полученных орденов не помните, за что дали – не знаете…» Я засмеялся: «А чем вы не национальное достояние? Почему я – достояние, а вы или вот этот молодой человек – нет? Все мы в том или ином смысле являемся достоянием страны». А с другой стороны, никто ничего не значит, особенно в нашей стране. Кто-то уходит, кто-то приходит ему на смену… Вот Миша ушел… Встретил его когда-то в театре, провел с ним всю жизнь, а теперь его нет… Кому-то ушедшие люди были близки, дороги, с ними были связаны самые теплые воспоминания… А достояние они или нет – с какой стороны посмотреть. Да и какая разница… Кстати, о творчестве на том вечере, посвященном памяти Ульянова, все говорили разные высокие слова, очень пафосно, длинно, возвышенно. А я хотел показать Мишу с другой стороны – преданным другом, мягким руководителем, трудолюбивым мужиком, влюбленным мужем…
Не думаю, что кто-нибудь из молодого или, по крайней мере, среднего поколения может заменить таких мощных актеров, как Михаил Ульянов, Юрий Никулин, Анатолий Папанов, Андрей Миронов, Евгений Леонов... Таких сегодня нет. Не в том смысле, что нет талантливых актеров среди молодежи – их очень много. Но ушедших заменить нельзя. Кто-то, конечно, исполняет их роли в театре, может, у кого-то получается так же, может, даже лучше, но по-другому. А их самих никто не заменит. Михаил Ульянов ведь тоже становился актером постепенно, но он очень быстро вырос в профессиональном плане – еще студентом, наверное, он уже был большим актером.
Отличалось ли наше актерское поколение крепкой дружбой между собой? Наверное, не всегда. А вот конкуренция между нами была всегда – без этого невозможен настоящий актер. Конкуренция – это, в хорошем смысле, в здоровой форме взлелеивание собственного честолюбия, и это в нашей профессии необходимо. Другое дело, что в наше время все это, действительно, проявлялось в более цивилизованной, лояльной форме, нежели сегодня. Мы не любили сплетен, не плели интриг… А какие сегодня сплетни, интриги? Как люди собачатся между собой? Каким дерьмом обливают? Я желтой прессы не читаю, но, говорят, там такое грязное белье вытаскивают на радость обывателю... И мне современный театр, кино и телевидение абсолютно не нравятся. Это правда. Особенно то, что творится в театре – мне это больнее всего. Вот вроде сейчас все возвращаются к классике, переигрывают ее, более того, зритель очень охотно пошел смотреть классические спектакли… Да, именно «переигрывают». Хорошее слово. Именно так я могу выразить то, что творится на сцене с классикой – ее переигрывают, в нее кривляются, но не играют так, как должно играть. И мне не нравится то, что не стало вот той консолидации театральной, той общности, идеи служения единой художественной цели, которая была при театре под государственным руководством. При советской власти к театру было единое требование – показывать реализм. Были, конечно, коллективы, не укладывающиеся в рамки этого требования, и от них старались избавиться – так закрыли театр Мейерхольда, так исчез театр Таирова. Конечно, это были крайние, чрезвычайные меры. Но ведь сегодня творится что-то невообразимое! В театре, на сцене кто что хочет – тот то и делает! Никакой цензуры нет, кругом попса и голые, простите, задницы! Наверное, это все-таки пошло, глупо, неправильно. Иными словами, мне дороги классические традиции воспитания актеров и постановки спектаклей. В том числе то, что классика в нашем театра ставится не перефразированной. Хотя многими это давно называется анахронизмом.
Сыграл ли я в жизни все то, что хотел сыграть… Можно сказать и «да» и «нет». Но в большей степени это касается кино, несмотря на громадную популярность моих персонажей. Всему виной моя внешность: героем с ней не побудешь, героем-любовником – тем более. Поэтому пришлось играть характерные роли. В театре я тоже начинал с острохарактерных персонажей. Но по ходу карьеры переиграл почти весь классический репертуар… И остался человеком, актером, голодным до новых ролей. Поэтому, когда меня спрашивают: «А сейчас кого вы хотите сыграть?», я отвечаю: «Да кого дадут – того и хочу сыграть. У меня уж возраст не тот, чтобы мечтать о чем-то. Это молодежь грезит Гамлетами, Офелиями, Ромео и Джульеттами… А старики играют то, что дают – и тому рады». Конечно, мне можно позавидовать. Специально для меня был поставлен «Дядюшкин сон» в театре Вахтангова. Это был подарок труппы к моему 80-летию. Вот так вот взяли и подарили мне роль этого Журдена, старого дядюшки. Да, он смешон, он очень смешон, но он же и трагичен, когда, всеми осмеянный, покидает страшный дом Марьи Александровны со словами: «Увезите меня отсюда, я не могу здесь оставаться…». И соединяются судьба дядюшкина и моя.
Насчет мечты… Я мечтаю, конечно, мечтаю. Без этого как жить? Невозможно. И без юмора тоже трудно жить, нельзя… Трагического в жизни, наверное, больше, чем комического. Но все равно я комедию очень люблю. Особенно, знаете ли, многослойную, когда над шуткой надо подумать, помыслить… Вот такие роли – мечта актерская. Одним словом, огромное спасибо всем и за все. И вы пока посидите, а я постою.
