Да, это Джек Лондон, родившийся в Сан-Франциско. Его настоящее имя по отцу Джон Гриффит Чейни. Джоном Лондоном был его отчим.
Он стал великим писателем, мечтавшим в детстве стать великим музыкантом, а не каким-то там разносчиком газет спозаранку. На утлом ялике стоимостью 6 долларов он в шестнадцать лет преодолел Сан-Францискский залив при сильном Юго-Западном ветре. Считал пиво главным мужским напитком. Журналист и спортсмен. Моряк и золотоискатель. Романист, очеркист, публицист, рассказчик. Студент, не закончивший Калифорнийский университет. Социалист и фермер. Самый читаемый в СССР иностранный автор после Ганса Христиана Андерсена. Книги Джека Лондона в период с 1918 по 1986 год выдержали 956 изданий. Их общий тираж – почти 80 миллионов экземпляром. И «Белый клык», и «Сердца трех», и «Под железной пятой», и «Морского волка», и все другие прочитала огромная толпа, превышающая в несколько раз нынешнее население Москвы. Факт удивительный. Своей статистической мощью способен поразить наше воображение. Но Джек Лондон при перечитывании, при обдумывании перечитанного способен поразить нас еще сильнее. Почти так же сильно, как некогда поражали воображение юного Джека Золотые Ворота Сан-Францискского залива, за которыми открывался простор Тихого океана, а, стало быть, весь неизведанный мир во всем своем географическом, этническом, социальном, военном, жутком, праздничном, философском и гражданском величии. Он знал, что там живут люди, герои его книг, и о них он напишет так, как сумеет написать только он.
Пятьдесят книг были написаны им за восемнадцать лет. Со дня публикации его очерка «Тайфун у берегов Японии» в газете «Сан-Франциско колл» (25 долларов премиальных!) до последнего романа «Сердца трех». За эти годы взлетов было больше, чем падений, критики не меньше, чем все, им написанное, и то, что он стал уставать от непрерывного писательского труда, скорее всего, истина, но постоянное обсуждаемая и далеко не в последней инстанции.
А что касается Альгамбры, то в его жизни она тоже была. Древняя испанская крепость мусульманского происхождения, описанная Вашингтоном Ирвингом: «Во времена мавров крепость легко вмещала сорокатысячное войско и служила, помимо всего прочего, оплотом властителей против взбунтовавшихся подданных». Альгамбра поразили воображение Джека. Она стала его детской крепостью, построенной им на окраине Окленда из кирпичных отходов. Невежество оклендлинских американцев, не слыхавших ни про какую Альгамбру, убедило девятилетнего Джека в том, что в мире существую только два великих человека – «Вашингтон Ирвинг и я». Позже он убедился, что великих людей в мире значительно больше, чем два, но таких отважных, искренних и честных писателей, как Джек Лондон, только один он.
Автобиографический роман о «большом моряке Мартине», ставшем модным писателем, страшно во всем разочаровавшемся и трагически завершим жизнь в пучине мирового океана, первые был напечатан в 1908-1909 годах в журнале «Пасифик Мансли» и вышел отдельной книгой в издательстве «Макмиллан Компани» в 1909 году. Роман был написан на борту яхты «Снарк», построенной по чертежам Джека и на его деньги. Судно длиной в сорок пять футов и оснащенное, помимо парусов, двигателем внутреннего сгорания мощностью семьдесят лошадиных сил (как у наших старых «Жигулей» седьмой модели). Путешествие было задумано как кругосветное морское, с заходом во все великие реки Азии, Африки и Америки. Капитанов было два: Джек и его жена Чармиан. Она, точнее, была первой помощницей капитана Джека, и ей он посвятил очерки «Путешествие на «Снарке»: «Посвящается ЧАРМИАН – помощнице капитана «Снарка», становившейся к штурвалу и ночью и днем, на подходе к портам и при выходе из них, при следовании узкими проливами, при любой опасности – и заплакавшей после двух лет плавания, когда путешествие было прервано».
Чармиан была второй женой Джека, прожившей с ним с 1905 года до самой его ухода в бесконечность в 1916 году. С полуслова понимавшей все его «хочу» и «мне нравится», составлявшие для него «всю ценность жизни». Жизни писателя и мореплавателя, публициста и социалиста, золотоискателя и боксера, хозяина ранчо и гения короткого рассказа, писавшего о себе: «Вот перед вами я, маленькое животное, называемое человеком, комочек живой материи, сто шестьдесят пять фунтов мяса, крови, нервов, жил, костей и мозга, – и все это мягко, нежно, хрупко и чувствительно к боли». И все это «хрупкое создание» готово сразиться с «бесчувственными чудищами», которые представляют собой «циклоны и самумы, молнии, водовороты, трясины, приливы и отливы, землетрясения, грохочущие прибои, что налетают на каменные утесы…» Они столь велики и необузданны, что только в изображении Джеком Лондоном читатель видит их и с ужасом чувствует. Как это возможно, чтобы «хрупкий, беспомощный комочек пульсирующей протоплазмы» вступил с ними в схватку и победил в первом десятилетии двадцатого века? Он уже стал знаменитым американским писателем и за свои романы получал гонорары в пятьдесят тысяч долларов; он уже выращивал на своем ранчо цветники и виноградники; а «все эти бесчувственные чудища знать ничего не знают о слабеньком чувствительном создании, сотканном из нервов и недостатков, которое люди называют Джеком Лондоном и которое о себе довольно высокого мнения и даже считает себя существом высшего порядка»?!
Роман был написан на просторах мирового океана, с заходом во все порты по всему маршруту. Потом, когда из-за болезни Джека путешествие было прервано, еще три месяца понадобилось, чтобы привести все записи в порядок. Работал Джек по денадцать часов в сутки. Какая уж тут «слабенькая протоплазма». Это – многожильный Джек, бывший ловец устриц, покоритель Аляски и знаток сотен человеческих судеб. Это в его непрерывной работе записные книжки, могучее воображение и феноменальная память, которой обладал сам Джек и большой Мартин: «Память мигом обратилась в громадную камеру-обскуру, и перед его внутренним взором заскользили нескончаемой вереницей картины пережитого – кочегарки и кубрики, стоянки и причалы, тюрьмы и кабаки, тифозные бараки и трущобы, и одновременно раскручивалась нить, воспоминаний – как называли его при всех этих поворотах судьбы».
Его первая книга (сборник рассказов) вышла девятью годами раньше, в 1900-м. Джеку было 24 года. «Мартина Идена» он еще не задумал, но пережил все, что в тексте вершинного его романа «заскользило нескончаемой вереницей». Нить воспоминаний раскрутилась в прошлое, и не таким уж далеким показалось время, когда начал читать, забыв первую прочитанную строку, но не забыв, что странная болезнь под название «Пляска святого Витте» на год уложила его в кровать. И почти уже притча его «хождения по мукам» в детстве и ранней юности, провалы на самое дно, работа по шестнадцать часов на паршивых фабриках и в прокуренных кегельбанах, многочисленные знакомства с самым низким американским отребьем, пьянки, гулянки и прочее и прочее. В очерке «О себе» он писал: «Я был матросам, грузчиком, бродягой; работал на консервном заводе, на фабриках, в прачечных; косил траву, выколачивал ковры, мыл окна. И никогда не пользовался плодами своих трудов… Но меня это не возмущало. Я считал, что таковы правила. Они – это сила. Отлично, я тоже не из слабых. Я пробьюсь в их ряды и буду сам выжимать деньги из чужих мускулов. Я не боялся работы. Я любил тяжелый труд. Я напрягу все силы, буду работать еще упорней и в конце концов стану столпом общества».
Он стал одним из столпов мировой литературы. Слова, быть может, излишне высокие и даже «трафаретные». Их, наверное, вообще не стоило произносить. В связи с их межконтинентальной очевидностью, проверенной временем и читателями. Мало среди них таких, как «неукоротимый белый человек», гениальный стрелок в людоедов из всех видов огнестрельного оружия, которого описал Джек Лондон в одноименном рассказе, но есть миллионы других, способных поражаться выдающейся устремленности писателя, в десятках произведений выразившего, что в человеке должно быть самым лучшим, но зачастую оборачивается самым худшим. И женщины, которых он в юности знал, не были похожи на «волшебный цветок Руфь» из «Мартина Идена». Они были несколько похуже, не из тех слоев общества, что возлюбленная Мартина, и безуспешные как в счастье, так и в любви. «Вот вялые нездоровые лица фабричных работниц и бойкие, ухмыляющиеся девчонки из кварталов к югу от Маркетстрит. Скотницы с ферм и смуглые мексиканки с неизменной сигаретой в углу рта. Их вытеснили японки с кукольными личиками, жеманно переступающие ножками в туфельках на деревянной подошве; евразийки с нежными лицами, отмеченными печатью вырождения; пышнотелые, темнокожие, увенчанные цветами женщины Южных морей. А потом всех заслонила нелепая чудовищная толпа – неряхи и распустехи, слоняющиеся на панелях Уайтчепеля, опухшие от джина ведьмы из гнусных притонов и все непристойные, сквернословящие исчадия ада, гарпии в ужасающем женском обличье, которые охотятся на матросов, портовая грязь и нечисть, распоследние отребья и отбросы человечества».
Он к девятнадцати годам насмотрелся на все «отребья и отбросы человечества». И убедился в несправедливости устройства самой жизни, ее никчемности для множества людей и ужасающей безысходности. И твердо решил, что станет писателем. Он написал за несколько лет множество рассказов и стал их всюду рассылать, во все издательства. И все они были отвергнуты, и приходили ему ответы: «Не надо нам такого». Тогда он еще тверже решил, что станет именно писателем и никем больше, и принялся изучать первоклассные произведения самых серьезных авторов и в «Мартине Идене» рассказал человечеству, как он поступал, чтобы стать настоящим профессионалом: «…он не терял ни единой минуты. К зеркалу прикреплял листки, где выписаны были новые слова, их значения и произношение: бреясь, одеваясь, причесываясь, он их заучивал. Такие же списки вывешивал на стене над керосинкой и тоже учил их, пока стряпал или мыл посуду... Каждое незнакомое или не совсем понятное слово, встреченное в книге, Мартин тотчас выписывал, а когда их набиралось достаточно, печатал список и прикреплял к зеркалу или стене. Он и в кармане носил такие листки и порой просматривал на улице или пока ждал в бакалейной или мясной лавке... Читая преуспевающих авторов, отмечал каждую их удачу; продумывал использованные для этого приемы - приемы повествования, композиции, стиля, мысли, сравнения, остроты; и все это выписывал и продумывал. Он никому не подражал. Он искал принципы. Он составлял списки впечатляющих и привлекательных особенностей, потом из множества их, отобранных у разных писателей, выводил какой-то общий принцип и, оснащенный таким образом, обдумывал новые (собственные) приемы и уже со знанием дела взвешивал, определял и оценивал их. Таким же образом он выписывал яркие выражения, живые разговорные обороты…»
Он был социалистом. Писал статьи и очерки на тему «борьбы трудящихся за свое светлое будущее». Письма соратникам по борьбе начинал так: «Дорогие товарищи!» Его деятельность на поприще классовой борьбы нравилось социалистам и не нравилась капиталистам. Американские аристократы, кроме самых прогрессивных, не были тоже в восторге. И консервативные интеллектуалы. А так как некоторые из них были хозяевами крупных библиотек, то вот и распорядились, чтобы все книги Джека Лондона, неисправимого и страстного борца за права обездоленных, из библиотек убрать и читателям их ни в коем случае не выдавать. Подкупленные бумажные СМИ на первых страницах печатали: «Не покупай книг Лондона, мистер читатель!» Вместе с тем повесть Лондона «Зов предков», большой рассказ от имени умной, сильной и справедливой собаки, профессорами университетов была рекомендована к обязательному чтению, а роман «Белое безмолвие» про тяжкую, но героическую жизнь на Аляске положен в основу не одной художественной кинокартины, как «Морской волк», «Белый клык», «Маленькая хозяйка большого дома», «Сердца трех» и другие. Всего же фильмов по произведениям Джека Лондона с 1910-го по 2010-й год было снято более 130. Один снимают сейчас, кажется, где-то у нас, однако сохраняется это в тайне, чтобы умный и смелый пес кого-нибудь заранее не загрыз, и никто не утверждает, что съемки проходят на деньги Минкульта РФ, хотя наша официальная пропаганда не против Джека Лондона, но против всего американского. Видимо, в этой картине головы мессионеров не украсят штакетник провинциального забора, а что-нибудь яркое, мужественное, справедливое и свободное, как герои американского прозаика, обязательно будут. И разобьются огромные волны о борт маленького корабля отважных кинематографистов.
В СССР главные наши «знатоки душ человеческих» его привечали «за социалистическое мировоззрение». Какой он писатель – это второе, первое – политика и непримиримая критика «американского образа жизни» и пресловутой «американской мечты». Одновременно с этим миллионам читателей было решительно наплевать на его мировоззрение. Они просто любили то, что написал Джек Лондон. Тот мир, где сильный и справедливый всегда побеждает, если копье каннибала не пронзит его грудь насквозь и льды Аляски не скуют его человеческое тело. И поди еще купи в СССР собрание сочинений восхитительного строителя Альгамбры, этого улыбающегося Джека, чтобы открыть некий по счету том и прочитать:
Жар души сохранить бы до конца дней!
Хмелем мечты упиваться упрямо!
И ком глины – жилище души моей –
Да не рухнет в пыль опустелым храмом!
Владимир Вестер
