Уильям Сароян был «человеком с большим носом», о котором мог написать только армянин. Он был писателем, все рассказы, романы и пьесы которого вышли из пишущей машинки Уильяма Сарояна. Кроме того, он был американцем из калифорнийского города Фресно. А так как это чистая правда, то Уильяму Сарояну ничего не оставалось, как только в своих мемуарах написать: «На белый свет я появился в последний день августа 1908 года в городе Фресно, до смерти усталый и скучающий, но при этом полный удивления, злобы и радости. Моему отцу, Арменаку Сарояну, было 34 года, матери, Тагуи Сароян, — 26». И он рассказал подробно о своей семье, о том, как все его родственники переехали из Армении в Америку, поскольку в Армении оставаться не было никакой возможности: смертельно опасно. Его отец умер, когда Уильяму было три года.
Уильям Сароян знал армянский устный, но не знал армянский письменный. Поэтому все, что он написал, он написал на английском языке. В школе, где он учился, все предметы тоже преподавали по-английски. Но не это было причиной того, что школу он не выносил. Настоящей причиной было то, о чем он написал в своих мемуарах: «Школу я терпеть не мог. Законы, порядки и правительство тоже. Притеснение и унижение свободной личности осточертело мне вконец». И еще рассказал о том, сколько раз терял для него самое важное – свободу. «За всю жизнь я терял свободу трижды: сначала когда попал в сиротский приют, потом в школу и, наконец, в армию. В приюте я «просидел» четыре года, в школе лет семь-восемь, в армии – три. И каждый раз казалось, конца этому не будет. Но я ошибался. Схвачен я был всего лишь раз. Когда родился. Был схвачен и тут же отпущен, чтобы стать свободным арестантом».
Он был, безусловно, одним из самых свободных писателей Америки, одним из самых выдающихся армян ХХ века, всемирно известным автором более 1500 рассказов, 12 романов и 26 пьес и человеком, который умел начать рассказ фразой: «Большинство людей едва ли задумываются над тем, какое огромное значение имеют штаны». И тут уж, если продолжать цитировать рассказ Уильяма Сарояна «Вельветовые штаны», то нельзя обойтись без автобиографического, как и весь рассказ, абзаца: «Тем не менее, когда мне было четырнадцать лет, когда я читал Шопенгауэра, Ницше, Спинозу, не верил в бога, враждовал с Иисусом Христом и католической церковью, когда я был чем-то вроде философа своего собственного толка, - мысли мои, глубокие и будничные в равной мере, постоянно обращались к проблеме человека без штанов, и, как вы можете догадаться, мысли эти чаще были тяжкими и печальными, порой же веселыми и жизнерадостными. В этом, я думаю, отрада философа: познавать как ту, так и другую сторону явлений».
Рассказ «Колокольчик» написал не Уильям Сароян. Этот рассказ написал Ги де Мопассан. А Уильям его прочитал. Ему было 15 лет, когда он прочитал этот рассказ Ги де Мопассана. И так он ему в душу запал, что после прочтения представил, что и сам может и должен стать писателем. Как Ги де Мопассан. Или Чехов. Он рассказы Антона Павловича тоже читал в юности, а потом и тогда, когда уже был известным писателем, автором таких вещей, как роман «Человеческая комедия», пьеса «Эй, кто-нибудь!», а также нескольких сборников рассказов. Один из этих сборников назывался «Отважный молодой человек на летающей трапеции». Это был первый сборник рассказов 26-летнего Уильяма Сарояна. В Америке он произвел фурор. Взлет состоялся. Многие газеты написали, что в США появился молодой, талантливый и теперь уже знаменитый писатель. И наперебой всем желающим объясняли, что этот молодой прозаик армянского происхождения, пишущий по-английски. Из-за большой нужды в его громадной семье он был 10-летним разносчиком газет и служил на телеграфе. В 13-летнем возрасте окончил курсы по обучению набирать тексты на механической пишущей машинке. А такую странную, необычную и парадоксальную вещь, что этот молодой человек «никакой не писатель», ни один критик или журналист тогда не написал. Об этом рассказал через много лет сам Уильям Сароян в одной из последних прижизненных книг «Случайные встречи»: «И я вовсе не писатель — это сущая правда, — да и не хочу быть писателем. Никогда я не стараюсь высказать что-нибудь особенное. Мне незачем стараться. Я говорю только то, что не могу не сказать. Я говорю, когда просто нет сил молчать, и я никогда не заглядываю в словарь, и мне никогда ничего не приходится выдумывать. Вся проза в мире остается все еще за пределами книг и даже за пределами языка. И я хожу по моему городу с широко раскрытыми глазами — и это все, что мне нужно». После чего приходит мысль, что он любил нашего Зощенко, что и есть чистейшая правда. Такая же, как «продолжение традиций Марка Твена и О.Генри». Что говорит об огромном сходстве и громадном различии двух великих литератур – русской и североамериканской.
Уильям Сароян жил и работал в первой и второй половинах двадцатого века. Прославился он в то время, когда «……новые поэты шли следом за Эзрой Паундом, Т. С. Элиотом, Уильямом Карлосом Уильямсом и Уоллесом Стивенсом, новые актеры занимали свои места рядом с Кларком Гейблом и Хэмфри Богартом, Джеймсом Кэгни и Полем Муни, Спенсером Трейси и Кэри Грантом, новые писатели-рассказчики появлялись и шли вослед Эрнесту Хемингуэю, Скотту Фицджеральду, Уильяму Фолкнеру, Морли Каллагану и Стивену Винсенту Бенету». И все время, пока он жил, у него «не было сил молчать». Он утром выпивал несколько чашек крепчайшего кофе и не молчал за своей пишущей машинкой со скоростью в иные годы до двух рассказов в день. И на свет появлялись удивительные вещи замечательного писателя Уильяма Сарояна. В них была жизнь в ее «обычном течении», «необычном изображении» и с чем-то таким, что никогда не бывает, но бывает всегда. В них мальчишки собирали по центу на приобретение настоящего дирижабля, мужчины постарше пытались в пустыне вырастить гранатовое дерево, а маленькая девочка мечтала стать киноактрисой и постоянно влюблялась в Кларка Гейбла. И никто еще не подсчитал, сколько героев было в рассказах и романах Уильяма Сарояна с их бесконечными диалогами, да и сам он никогда не подсчитывал. Но, видимо, было их столько, что могли уместиться в Америке, поскольку это «такая огромная страна». А что касается писателей, то их в Америке тоже очень много «…и особенно много таких, которых никто не станет печатать. Я сам пишу о Сан-Франциско, но не обо всем городе — только о западной части его от Карл-стрит до Тихого океана. Я из Фриско — туман, мглистый туман, океан, холмы, песчаные дюны, местность, полная меланхолии, мой любимый город, уголок земли, где я живу и дышу и где прогуливаюсь на рассвете и поздней ночью, город моих будней, место, где у меня есть своя комната, свои книги и свой проигрыватель. Да, я люблю этот город; конечно, есть у него и безобразные гримасы, но я люблю и эти гримасы». Он жил потом в Париже и в Париже о том же писал. И обо всех, с кем встречался: какие это были замечательные люди и чем прославились, или ничем не прославились, но тоже были им случайно встречены: «Когда моя первая книга увидела свет, я оказался в Семейном клубе Сан-Франциско (меня туда случайно привел знакомый архитектор). В туалете один из самых богатых людей города, оправляясь рядом со мной в изящную фарфоровую вазу, весело спросил: «Сэр, где же вы все это время пропадали?» (…) Вероятно, я пробормотал нечто вроде: «Да нигде особенно», или «Знаете, я работал в доме 348 по Карл-стрит», или «Далеко», что в общем-то было даже правда — я тогда учился писать, а человек, решивший стать профессиональным писателем, безусловно, должен держаться ото всех подальше, оберегать себя от чужих посягательств, не отвлекаться. Не якшаться, к примеру, с богачами вроде старика у писсуара в Семейном клубе Сан-Франциско — ведь это тоже отвлекает». И всегда, еще более внимательно, присматривался ко всем людям, «умеющим рисовать, писать кистью и прочее, потому что они пользуются языком, который, по-моему, вряд ли хуже языка слов. Если кто-то умеет играть на музыкальном инструменте, меня переполняет изумление и восхищение, даже если он играет «Янки Дудл» на десятицентовой гармошке».
Любили и в СССР американского писателя Уильяма Сарояна. Ровно пятьдесят лет назад вышла его книга «Человеческая комедия». За то и любили, что «о простых людях писал», о самых простых, которые с улицы, с американской улицы, из той жизни, где «во весь рост проявляют себя гримасы капитализма», далеко не всем позволяющего иметь столько денег, чтобы приобрести в магазине на углу Весли-Джексон стрит и Капитолийской новые вельветовые штаны или велосипед калифорнийского производства. И написано это человеком, который пытался выяснить природу смешного, но отчего-то никак не мог: «мне всю жизнь хотелось узнать: кто придумывает смешное? Похоже, что это никому не известно. Возьмите любую шутку, ведь сказал же ее кто-то в первый раз, но попробуйте найти автора». Поэтому он сам писал с юмором самой высокой пробы, и мы, благодаря ему, нашли этого автора: читаем, смеемся, грустим, плачем… Но вот что был очень плохо с точки зрения дозревавшего социализма, гримасы которого тоже чувствовались и уже почти во весь рост: Уильям Сароян – пацифист. Он против ненависти, войны, вооруженной борьбы, сражений, смертоубийства, подлости, чванства, глупости, хамства, лицемерия. То есть идет у нас непрерывное сражение за мир во всем мире, а он, извините, против любых способов физического уничтожения живой жизни. Нет, такое у нас не проходит. Он – очень талантливый человек, мастер слова, классик с седыми усами армянского происхождения, но по идеологии ужасно заблуждается. И мы никак не можем это принять. «Человеческая комедия», конечно, комедия, но чисто американская, а не про всех нас в нашей непрерывной повседневности, в нашей обычной банальности, даже о москвичах или ленинградцах. Трагическая и смешная комедия не только об американских пареньках, которые хохотали на всю улицу, целовали девушек, курили, пили, пели, шутили и плевать хотели на всю эту войну.
Уильям Сароян был, есть и останется американским писателем, который в пожилом возрасте приезжал на «скалистую родину своих предков». Он побывал там и в молодом возрасте, когда только еще начинал писать. Знаменитый писатель в семидесятые годы прошлого века читал лекцию в Ереванском университете, а молодой писатель после своей поездки в 1934 году написал небольшой рассказ «Армянин и армянин». И в этом рассказе каким-то особым, выдающимся образом писатель, который не считал себя писателем, написал:
«Есть в Малой Азии клочок земли, именуемый Арменией, но это не соответствует действительности. Это не Армения. А некое пространство. На этом пространстве есть равнины, горы, реки, озера и города. Они прекрасны и не менее живописны, чем любая другая местность на белом свете, но это не Армения. Есть только армяне и они населяют землю, но не Армению, ибо нет Армении, господа, нет Америки, и Англии нет, и Франции нет. Италии тоже нет. Есть только белый свет, господа».
Владимир Вестер
