В монографии исследуются актуальные проблемы участия России в международных финансовых отношениях (МФО), прежде всего, в качестве суверенного заемщика и кредитора, дается авторская трактовка этих отношений, а также последствий кредитной экспансии развитых экономик в страны формирующихся рынков, включая Россию.
Для студентов и преподавателей экономических специальностей вузов, государственных служащих и читателей, интересующихся историей МФО и финансовой дипломатией.
Следствие стоит на ушах
В деле замминистра финансов Сторчака нет ни украденного, ни потерпевших, только прослушки ФСБ
Сегодня Генеральная прокуратура должна решить, утверждать ей обвинительное заключение по делу замминистра финансов РФ Сергея Сторчака или же вернуть Следственному комитету на доработку. Показательно, что в прошлую пятницу одно знаковое дело уже было «отбраковано». Речь идет о бывшем генерале Госнаркоконтроля Бульбове, арестованном примерно в одно время со Сторчаком, то есть осенью 2007 года. Эксперты в тот момент даже видели взаимосвязь двух скандальных эпизодов, предполагая, что они могут быть внешним обострением борьбы между кланами либералов и силовиков накануне смены первого лица государства.
Впрочем, под ковром свечку никто не дер-жал. А значит, мы не можем обоснованно говорить о том, кто и по каким причинам заказал дело Сторчака. Но лично я абсолютно уверен в том, что такое дело не могло появиться на свет само по себе, даже в рамках показной и неумелой борьбы с коррупцией. Здесь непременно должна быть инициатива крайне влиятельных лиц или групп, которым Сторчак почему-то оказался неугоден. Моя уверенность основана на том простом и вытекающем из общедоступной информации обстоятельстве, что в этом деле нет ни потерпевшего, ни события преступления. Собственно, никто, ни у кого и ничего не украл.
Текста обвинительного заключения пока никто, кроме сторон и Генпрокуратуры, не видел. Однако в открытых источниках и в ходе предшествовавших судебных разбирательств, в том числе по вопросу об избрании Сторчаку меры пресечения в виде ареста, было озвучено достаточно информации для того, чтобы нарисовать картину предполагаемого преступления. Так, как ее видит следствие.
Позиция следствия
В начале 2005 года Сторчак решил выпить кофе в «Кофе Хаусе» на Ильинке, в нескольких минутах пешей ходьбы от рабочего кабинета в Минфине. В кафе его ожидал экс-коллега Вадим Волков, который после ухода из правительства трудоустроился председателем совета директоров Межрегионального инвестиционного банка (МИБ). Волков рассказал, что у его знакомых, члена совета директоров МИБа Игоря Круглякова и гендиректора ЗАО «Содэксим» Виктора Захарова, появилась идея заработать легкие деньги за счет государства. Мол, российский Минфин еще с 1996 года должен «Содэксиму» несколько миллионов долларов, но все никак не отдает, хотя наличие долга признает и кормит завтраками. И если бы господин Сторчак посодействовал в выбивании денег, то часть из них благодарные коммерсанты непременно бы откатили. Между прочим, 10%.
Для Сторчака не было ничего проще, ведь он возглавлял в Минфине департамент международных финансовых отношений, государственного долга и государственных финансовых активов. А задолженность Минфина перед «Содэксимом» образовалась как раз потому, что фирма, на свою беду, решила поучаствовать в урегулировании проблемы государственного долга Алжира перед Россией. Дело казалось беспроигрышным: «Содэксиму» необходимо было перечислить в бюджет, обескровленный популистской предвыборной кампанией Бориса Ельцина, 24 миллиона долларов с мелочью, а взамен получить бесплатно алжирских товаров на 80 с лишним миллионов долларов для реализации на свободном рынке.
И все бы ничего, если бы алжирский Центробанк по каким-то внутренним причинам не отказался бы оплачивать своим фирмам товары, которые те, естественно, не стали поставлять в Россию на условиях гуманитарной помощи. Деньги в бюджет пришли, но свои обязательства Минфин выполнить не смог, а вернуть деньги сразу не захотел.
Казалось бы, требования «Содэксима» абсолютно законны. Но есть один нюанс: средства поступили в бюджет со счетов не «Содэксима», а другой фирмы, ЗАО «ППК Санта-Рат». Между двумя компаниями был заключен договор комиссии. Иными словами, «Санта-Рат» платил бюджету, а «Содэксим», у которого на тот момент не было свободных денег, обещал вернуть все потом, с прибыли от продажи алжирских товаров. Но в 2004 году «Санта-Рат» была ликвидирована, расплатился ли с ним «Содэксим», неизвестно. Значит, не ясно, должно ли что-нибудь государство, если своих живых денег фирма вроде и не тратила?
Все это сильно осложнило жизнь формирующейся преступной группе. Но, на счастье злоумышленников, 10 марта 2007 г. между Россией и Алжиром было заключено межправительственное соглашение, смысл которого сводился к прощению африканской стране старых долгов в обмен на обещание купить у нас военную технику на круглую сумму. А в статье 3 этого соглашения указано, что правительство каждой из стран обязано самостоятельно урегулировать проблемы со своими юридическими лицами, если они есть. Более того, отмечалось даже, что в России таких проблем нет. О «Содэксиме» как-то забыли.
И вот у преступной группы появился джокер: расплатиться по старым долгам нужно для того, чтобы не ставить под удар межправительственное соглашение и вообще международный престиж России. Взяв этот аргумент на щит, Сторчак подавил своим авторитетом сопротивление сотрудников собственного департамента, а также зампреда Внешэкономбанка Смирнова, которому идея компенсации убытков «Содэксмима» из бюджета показалась в корне неправильной. Более того, понимая, что чем больше сумма компенсации, тем больше сумма отката, Сторчак предложил вернуть деньги с процентами из расчета 6% годовых. Таким образом, сумма средств, которую рисковало утратить государство, выросла до 43,4 миллиона долларов.
А далее Сторчак подготовил проект письма от имени министра финансов Кудрина, которое Алексей Леонидович, видимо, подписал не глядя. На основании этого письма Минфин подготовил проект закона о внесении изменений в федеральный бюджет на 2007 год. Так в главном финансовом документе страны появилась статья 100.1, смысл которой сводился к возможности выплаты тех самых $43,4 млн в счет урегулирования долгов государства.
Ни правительство, ни Федеральное собрание, ни администрация президента, в том числе правовые департаменты этих уважаемых структур, подвоха не заметили. И 23 ноября Закон «О внесении изменений…» был подписан Путиным. Организованная группа была в шаге от реализации своего плана.
Но этот шаг им не дали сделать бдительные чекисты. Они заблаговременно поставили Сторчака и членов его семьи на прослушку. Получив таким образом оперативную информацию о готовящемся преступлении, ФСБ обратилась в компетентные органы, и 16 ноября 2007 г. Сторчак был признан обвиняемым по возбужденному уголовному делу и арестован.
Вопросы следствию
В общем, прекрасная история. Для сайта «Компромат.ру». Но при внимательном и непредвзятом рассмотрении в позиции следствия обнаруживаются серьезнейшие изъяны.
Первый из них — вопрос о том, насколько законными были претензии «Содэксима» на выплату ему $43,4 млн?
Мне кажется, что наиболее компетентный и полный ответ на этот вопрос дал профессор кафедры гражданского процесса юридического факультета СПбГУ Валерий Мусин (между прочим, научный руководитель Дмитрия Медведева и Владимира Путина). Из текста подготовленного им по запросу Минфина экспертного заключения следует, что, во-первых, отказ алжирского Центробанка выполнять свои обязательства и последовавшее межправительственное соглашение о прощении долга никоим образом не повлияли на отношения между РФ и «Содэксимом». А именно раз Минфин обещал фирме обеспечить товарное покрытие уплаченной в бюджет суммы и не выполнил это обещание по не зависящим от него причинам, то эти деньги нужно вернуть. Во-вторых, их нужно вернуть с процентами, как того требует статья 395 Гражданского кодекса РФ. В-третьих, деньги нужно вернуть именно «Содэксиму». Не важно, что они пришли со счетов «Санта-Рат»: ведь между этой фирмой и правительством никаких договоров заключено не было, а значит, если она и могла что-либо требовать, то только у «Содэксима». Рассчитались они или нет, тоже не важно, как не имеет значения и факт ликвидации «Санта-Рат». Эта история вообще не имеет значения, с точки зрения взаимоотношений РФ и «Содэксима».
Простой пример. Вы покупаете квартиру по ипотеке. С кем заключаете договор купли-продажи? С хозяином квартиры. Кто платит ему деньги? Банк.
А если после оплаты выяснилось, к примеру, что документы на квартиру были не в порядке и вы не можете оформить ее в собственность, то у кого вы должны забрать деньги? У хозяина. А с кого будет требовать деньги банк? С вас. Может ли он требовать их у продавца? Нет, потому что занимали вы. А если банк разорился? Ничего не изменится, ведь между вами и хозяином квартиры заключен договор, обязательства по которому вы исполнили, а он — нет.
С точки зрения обывателя, наверное, и правда обидно расплачиваться по долгам с кем-то, от кого ты, по сути, не получил ни копейки. Но обывательская логика не может ложиться в основу обвинительного заключения. А юридический анализ подтверждает: Сторчак все делал правильно. То есть по закону.
Второй изъян в позиции следствия как раз и связан с тем, можно ли обвинять Сторчака в покушении на мошенничество, даже если некая организованная группа действительно существовала и планировала получить деньги из бюджета. Ведь человека нельзя посадить за намерения, пусть даже преступные, только за конкретные дела. Что именно сделал Сторчак? Предположим, он пил кофе с Волковым, а позже — встречался с Захаровым и Кругляковым. И даже обсуждал с ними возможность выплаты денег «Содэксиму». Есть тут состав преступления? Нет.
Далее, можно ли усмотреть нарушение закона в его действиях по подготовке той самой статьи 100.1?
Давайте рассуждать от противного. Мог ли Сторчак вообще самоустраниться от решения этой проблемы? Не мог, потому что это входило в его должностные обязанности. Было межправительственное соглашение и прямо вытекавшая из него необходимость урегулировать все внутренние проблемы по алжирскому долгу. Была одна проблема — с «Содэксимом», и Сторчак, как замминистра и глава профильного департамента, взялся за ее решение.
Мог ли он просто отказать «Содэксиму»? Нет, потому что его претензии юридически обоснованны, как это, например, убедительно доказал профессор Мусин, а также по существу и министр финансов Алексей Кудрин, официально поручившийся за Сторчака. Едва ли осторожный Алексей Леонидович решился бы на такой шаг, если бы у него были хоть небольшие сомнения в правильности действий подчиненного.
Мог ли Сторчак отправить «Содэксим» в суд? Нет, потому что в тексте межправительственного соглашения прямо указано: урегулированием споров занимается правительство, и никто другой.
Мог ли Сторчак принять решение о выплате суммы долга без процентов? Нет, потому что это решение нельзя принять в одностороннем порядке. У «Содэксима» тут же появилось бы основание обращаться в международный суд и требовать расторжения межправительственного соглашения. Сторчак выбрал единственно возможный путь — вступил в переговоры. И надо сказать, что эти переговоры провел весьма успешно.
Ведь если бы дело было в суде, то главным критерием расчета набежавших процентов при отсутствии договора на этот счет между сторонами была бы ставка рефинансирования ЦБ. Которая в девяностых годах была близка, а зачастую и превышала отметку в 100% годовых. Да и в двухтысячных измерялась преимущественно двузначными цифрами. При таком раскладе «Содэксим» мог бы рассчитывать не на $43 млн, а на все 100, если не больше. Сторчак же цифру в 6% годовых, которую ему теперь ставит в вину следствие, взял не с потолка. Это средневзвешенная ставка LIBOR, на основании которой рассчитывается стоимость кредитов на международных финансовых рынках.
Резюмирую: Сторчак просто нашел наиболее корректный юридически и при этом относительно дешевый для нашей страны способ исправления серии ошибок, не им допущенных. За это надо бы премию выписать, а не уголовное дело заводить.
Список изъянов не закончен. Ведь нужно еще ответить на вопрос, можно ли в принципе обвинять человека в том, что он обеспечил принятие федерального закона?
В принципе исчерпывающий ответ дал Конституционный суд, который на жалобу Сторчака с просьбой проверить конституционность федерального закона, в его деле рассматривающегося фактически как орудие преступления, в июле этого года, отказав в рассмотрении жалобы по существу, вынес определение. В определении, в частности, сказано: «Оспариваемый заявителем федеральный закон, в частности вводимая им статья, касается только права правительства принимать решения о выплате соответствующих компенсаций. Он не определяет правовое положение заявителя как участника уголовно-правовых, уголовно-процессуальных или иных правоотношений».
Проще говоря, принятие этого закона находится в исключительной компетенции правительства. Это юридическое лицо, в отношении которого уголовное преследование вообще невозможно. Документ приобщен к делу, и мне очень интересно, в чем конкретно теперь обвиняют Сторчака, если обеспечить принятие федерального закона он не мог, а без этого никакое хищение денег не было бы возможным.
Дьявольские детали
Есть еще несколько странных обстоятельств, заставляющих задуматься о качестве работы следственных органов.
Первое — в деле нет потерпевшего. Ну просто нет — и все. Преступление, по версии следствия, совершено (пусть даже речь идет не о хищении, а о покушении на хищение), но ничьи интересы не были нарушены.
Это, впрочем, неудивительно. Ведь единственно возможным потерпевшим в данном случае могла бы быть Российская Федерация, причем в лице Минфина. А Минфин (как коллегиально, так и через своих высокопоставленных представителей, включая министра) не единожды заявлял, что не ставит под сомнение правильность действий Сторчака. Недавно было завершено служебное расследование, результат которого можно свести к простому тезису: любой сотрудник Минфина, от клерка до министра, находясь на месте Сторчака, действовал бы в истории с «Содэксимом» тем же самым образом. Потому что так предписывают закон и внутренние правила работы ведомства.
Второе — скандальная история с экс-начальником главного следственного управления Следственного комитета при прокуратуре Дмитрием Довгим. Напомним, что некоторое время спустя после собственного ареста по обвинению в коррупции он дал интервью «Московскому комсомольцу», в котором, в частности, рассказал, как его непосредственный начальник требовал возбудить против замминистра финансов второе уголовное дело: «Первый звонок прозвучал как раз из-за Сторчака. Я изучил материалы, доложил, мол, состава нет. «Посмотрите снова!»
Конечно, журналистам можно наговорить все что угодно. Но мне кажется, что после подобных публичных заявлений Довгия было просто-таки необходимо допросить в качестве свидетеля. И уж под присягой он либо повторил бы сказанное, что поставило бы под сомнение объективность расследования, либо признался бы во лжи. Но этого сделано не было.
Наконец, история с обнаруженной в доме Сторчака крупной суммой наличности, эквивалентной миллиону долларов. В интервью «Российской газете» Довгий, тогда еще не подозревавший о своем скором аресте, заявил даже, что это можно назвать одним из доказательств, подтверждающих необходимость содержания Сторчака под стражей. Откуда, мол, у замминистра миллион?
Следствие знало про эти деньги задолго до ареста Сторчака. Ведь в течение нескольких месяцев и замминистра, и члены его семьи активно прослушивались. И спецслужбы знали, что семья готовится приобрести дом, для чего дома и собиралась крупная денежная сумма. Делать из этого сенсацию — как-то недопустимо дешево. Если, конечно, следствие не ставило перед собой задачу опорочить Сторчака в общественном мнении.
Между прочим, деньги Сторчаку потом вернули. Потому что до перехода в Минфин Сторчак работал топ-менеджером Внешэкономбанка, получал высокий оклад и бонусы. У него были все документы, подтверждавшие легальное происхождение пресловутого миллиона.
Пока Генпрокуратура не вынесла свое решение, ни следствие, ни адвокаты не имеют права отвечать на вопросы журналистов, способные повлиять на ход расследования. Поэтому я с абсолютным пониманием отношусь к тому, что еще не получил от них ответов на официальные запросы. И по-прежнему их очень жду.
Ведь, возможно, в материалах дела есть другие доказательства, которые полностью убедят меня в виновности Сторчака. Но пока я их не видел. Более того, я даже не могу себе представить, какими могут быть эти доказательства. Все, что известно на сегодняшний день, убеждает: это дело не нужно ни передавать в суд, ни возвращать следствию. Его нужно закрывать.
Алексей Полухин
редактор отдела экономики «Новой»
02.11.2009
Новостной бизнес-ресурс http://slon.ru
Тюрьма и право 25.08.09 | 22:07
«Мы переживали, как кредиторы будут вести себя во время кризиса»
Замминистра финансов Сергей Сторчак
До Сергея Сторчака в России не было заместителей министра финансов, которые уже больше полутора лет не могут исполнять свои обязанности, но продолжают оставаться на службе. Уже и Дмитрий Довгий, расследовавший дело Сторчака, сам сидит. А когда и чем завершится рассмотрение дела Сторчака, можно только гадать. Может, завтра, а может, через пару лет.
Сторчак обвиняется в покушении на хищение из бюджета $43,4 млн. Эту сумму Минфин собирался возместить фирме «Содэксим», в 1996 г. выкупившей за $26 млн часть долга Алжира перед бывшим СССР.
В СИЗО он написал книгу о своей работе и о финансовой политике «Условные обязательства», отрывки из которой публикует Slon.ru.
Сторчак так же ответил на несколько вопросов о текущей финансовой ситуации в стране и мире, о механизме госгарантий и реструктуризации кредитов бывшего СССР.
– В книге Вы несколько раз говорите о психологии кредиторов. Спустя некоторое время после самой тяжелой для кредиторов реструктуризации долга они «забывают о неудачах и готовы вновь начать кредитный цикл – от кредитной экспансии до долгового кризиса».
– Так совпало, что я одновременно прочитал об этой цикличности в Библии [о прощении долгов на седьмой год] и сам заметил, опираясь на собственные ощущения. Сейчас регуляторы предпринимают попытки уйти от этой цикличности, в том числе в рамках G20. Эти меры должны обеспечить более аккуратное управление долговой нагрузкой, использование короткого плеча. Пока идет только поиск подходов к проблемам, потом они будут урегулированы на национальном и международном уровне. Возможно, после кризиса кредит будет ближе к своей первоначальной функции.
Преодолев кризис, регуляторы введут более жесткие правила игры на финансовых рынках, большей, что очень важно, станет ответственность рейтинговых агентств. Увеличится и ответственность за решения, принимаемые топ-менеджерами банков и финансовых компаний.
– Насколько затруднит выход из кризиса активная денежная накачка экономик многими правительствами и нацбанками?
– Это чрезвычайная ситуация. Проблема не столько в самих бюджетных расходах, сколько в выданных госгарантиях. Ведь большая часть ресурсов, направленных на помощь финансовым организациям, – это гарантии. В какой степени они обернутся бюджетными расходами – большой вопрос. Но деньги преимущественно берутся с рынка – на рынке денег много.
– Настолько много, что на рынок собирается выйти даже Аргентина, чьим именем еще недавно можно было пугать кредиторов.
– Ну и что? Мы и сами скоро вернемся на рынок. Вопрос в том, насколько ответственную заемную политику будут проводить дебиторы, лица, отвечающие за принятие решений. То, что происходило с американской ипотекой в последние годы – это большой системный сбой. Пример неограниченной кредитной экспансии, плохой оценки платежеспособности заемщика. Это актуальная проблема – вот деньги есть, а есть ли на них платежеспособный спрос? Кредиторам приходится конкурировать за хороших заемщиков.
– Вы пишете о том, как Минфин несколько раз ставил вопрос об ограничении долговой активности российских корпораций. Если бы это было сделано, мы не так сильно почувствовали бы кризис?
– Вспомните, что было после кризиса 1998 г. Как только ситуация с выплатами по ГКО была урегулирована, иностранные кредиторы стали возвращаться. Тогда у многих кредиторов были очень маленькие риски на Россию. Потом несколько лет бурного роста российского долга, рост наших долгов в кредитных портфелях иностранных кредиторов. Часто кредиты выдавались под залоги крупных пакетов акций. Мы переживали, как кредиторы будут вести себя во время кризиса. Но они, как показывает опыт, оценивают ситуацию достаточно спокойно. Российские банки проявляют большую нервозность, чем иностранные. Так что решения найдутся. Часть долгов реструктурирована, часть перепродана. Есть, конечно, негативный опыт, но в целом с корпоративным долгом перед иностранцами ситуация далека от кризисной. Корпоративный долг не успел достичь кризисной величины и для заемщиков, и для кредиторов. Поэтому они не впадают в панику и стараются найти «развязки». Кроме того, ситуация упрощается благодаря тому, что основных кредиторов не так много, – это всего два десятка банков.
Мы пока не готовы ограничивать размещение корпоративного долга, и поэтому не пошли дальше словесных заявлений на эту тему. Другое дело, если на долговом рынке лоб в лоб столкнутся суверен и корпоративный заемщик, если они одновременно выйдут на сцену. Придется координировать время выхода на рынок. И размещать суверенный долг не сразу, а в 3 – 4 приема, а то и в 5.
– Впечатляет описанный в книге путь – насколько более цивилизованной стала российская долговая политика за последние полтора десятка лет.
– СССР был очень своеобразным заемщиком, люди с опытом и знаниями, необходимыми для управления долгом, были только в ВЭБе. Но они выполняли политические указания. Заимствования тогда не были связаны с бюджетным дефицитом. Кредиты были результатом валютного плана: нужна закупка за границей – предприятие идет в ВЭБ. В 1990-е гг. кредиты уже стали частью финансовой политики. Сейчас дефицит бюджета заставляет правительство вернуться на рынок заимствований. Поскольку есть вероятность кассовых разрывов, это могут быть бумаги разной длины, включая короткие, векселя.
– Такие бумаги нужны даже до того, как закончатся бюджетные фонды (Резервный и ФНБ)?
– Конечно, – зачем выводить средства из валютных инструментов, если можно разместить собственные бумаги? Но это вопрос счета.
– «Условные обязательства» в Вашей книге – это госгарантии или все займы бывшего СССР?
– Прежде всего, гарантии. Проблема в том, как гарантии становятся прямым обязательством бюджета. Во время борьбы с кризисом многие страны выдали гигантские гарантии банкам и предприятиям своих стран. Вопрос в том, как будет проходить восстановление статус-кво. Будут ли на международном уровне прописаны более четкие правила выделения госгарантий?
– Вырастет ли спрос на гарантии по мере развития у нас механизмов государственно-частного партнерства?
– Зависимость такая есть. У нас консервативный подход к гарантиям – в бюджете создаются 100%-ные резервы на их выполнение. Возможно, будут смягчены требования к кредиторам. В то же время движение от госкорпораций к другим юридическим формам (АО со 100%-ным госучастием и т.д.) потребует и изменения механизма предоставления госгарантий.
– После книги остается ощущение, что как суверенный заемщик Россия проделала гигантский путь в плане приближения к «цивилизованным» способам урегулирования долгов. В то же время наш прогресс как суверенного кредитора заметно меньше.
– Как суверенный заемщик мы встали на этот путь в 1992 г., а в качестве суверенного кредитора – на пять лет позже. Но добились сопоставимых результатов. Провели «цивилизованное», как вы говорите, урегулирование по кредитам бывшего СССР. Но это был более извилистый и сложный путь – кредиторам всегда сложнее. Особенно когда кредиты были выданы в другую эпоху. Нам как кредитору всегда могли сказать: «Вы кто? У вас мы ничего не брали». Работа на этом направлении была более конфликтной, чем работа с нашими кредиторами. Заемщиками СССР было около 60 очень разных стран. Проще было с клиентами Парижского клуба, сложнее со странами, которые не имели с ним дела.
– Договорившись о погашении долга с товарами, мы нарушили принципы Парижского клуба?
– Клуб, конечно, за денежные отношения и не приветствует перевод долгов в товарную форму. Но и не запрещает этого. Периодически развитые страны заключают такие соглашения по небольшим кредитам. Но это бывает нечасто. Товарные поставки ведь нельзя зачислить в бюджет, возникает вопрос его реализации и вопрос относительно посредников. Поэтому считается, что во многих случаях лучше списать долг, чем соглашаться на его погашение товарами. То, что мы шли на такие схемы, как в случае с Индией, – следствие старых отношений со странами-заемщиками.
– У Вас в книге описан интересный эпизод, когда мы не стали консолидировать требования к Украине вместе с другими членами Парижского клуба. Получается, если бы это было сделано в 1999 г., у нас бы сейчас не было множества двусторонних проблем, до сих пор не урегулированных?
– История не знает сослагательного наклонения. Было принято решение не заявлять в Парижском клубе требования к Украине. Я предлагал это сделать, но тогда я был замдиректора департамента, кто меня тогда слушал…
– Во время чтения «Условных обязательств» меня не оставляло ощущение, что один из адресатов этой книги – следователи. Пусть, дескать, узнают, как устроен процесс урегулирования суверенных долгов.
– Все-таки больше для студентов. Надеюсь, книга пригодится будущим финансистам.
– Когда выйдет обещанное Вами продолжение книги, будет ли материал второй части сначала прочитан в виде лекций в Финансовой академии?
– Закончу вряд ли раньше чем через полгода. Читать лекции – вряд ли, не очень удобно в этом статусе.
Борис Грозовский
* * *
ИНТЕРФАКС
26 августа 2009 года 14:51
Кресло без зоны ответственности, но с подпиской о невыезде
Заместитель министра финансов РФ Сергей Сторчак рассказал о первых "пируэтах" российского "слона" в Парижском клубе, а также поделился мнением о том, когда закончится нынешний кризис
Москва. 26 августа. INTERFAX.RU - Имя заместителя министра финансов РФ Сергея Сторчака последние два года чаще упоминалось в связи с обвинением в покушении на хищение бюджетных средств, чем с деятельностью, которой он, профессионал в области урегулирования суверенных долгов, посвятил не один десяток лет. Однако, за год, проведенный в Лефортово, он ничуть не утратил интерес к международным финансовым отношениям. Более того, спустя несколько месяцев после выхода на свободу замминистра опубликовал книгу, где суммировал часть своих знаний, накопленных за годы практики во Внешэкономбанке и Минфине.
Корреспонденты агентства "Интерфакс-АФИ" встретились с Сергеем Сторчаком. В ходе четырехчасовой беседы с ним они не только узнали о первых "пируэтах" российского "слона" в Парижском клубе, консервативном подходе замминистра к инвестированию собственных средств, но и ощутили на себе недюжинную энергию опытного переговорщика.
Дело Сторчака
Сергей Анатольевич, Конституционный суд 2 июля отказался рассмотреть вашу жалобу, связанную с выдвинутым против вас обвинением. Может ли определение суда позитивно повлиять на рассмотрение вашего дела?
Мы надеемся на это. Я подписал небольшую жалобу на имя Чайки, приложил к ней жалобу в Конституционный суд и определение Конституционного суда. Прошло уже около 10 дней, теперь ждем, что Генеральная прокуратура по этому поводу решит, какую позицию она займет.
В чем заключается жалоба?
Это жалоба на уголовное преследование. В ней изложена вся фабула событий, не глазами следствия, а нашими глазами. Логика письма очень простая: Конституционный суд определил, что поправки в закон о бюджете на 2007 год (способствование принятию этих поправок является одним из оснований для предъявления обвинения С.Сторчаку - прим. ИФ-АФИ) касаются полномочий правительства, а какие ко мне тогда претензии?
Если КС отказался рассмотреть нашу жалобу по существу, сказал, что он не уполномочен принимать решение по этому вопросу, то другим органом, который осуществляет надзор за соблюдением законодательства и законности в стране, является Генпрокуратура. Вот и она и должна прекратить уголовное преследование. Причем, мы узко вопрос ставим: не о том, чтобы закрывать или не закрывать дело (в деле, помимо С.Сторчака, есть другие фигуранты - прим. ИФ-АФИ), а о том, чтобы уголовное преследование в отношении меня лично прекратили.
Если есть у следствия вопросы к другим фигурантам, пусть задают, но я считаю, это не уголовное преследование, это гражданско-правовые отношения. В нашем деле они жертвы недоразумения, абсурдной трактовки событий.
Когда вы рассчитываете получить ответ?
Думаю, что к середине сентября мы должны будем знать, что нам генеральный прокурор скажет.
Вы завершили ознакомление с материалами дела?
Да, сейчас идут другие следственные действия. Мы слушаем диски, на которых записаны телефонные разговоры.
Отразилось ли ваше дело на работе Минфина по другим вопросам, связанным с урегулированием обязательств РФ или перед РФ?
Раньше решения по спорным вопросам, связанным со схемами урегулирования долгов, мы принимали в рамках административных отношений: инициировали обсуждение вопроса, получали согласие внутри министерства, согласовывали с заинтересованными ведомствами и вносили свои предложения в правительство. Правительство либо соглашалось с нами, либо отказывало, либо направляло на дополнительную проработку.
Теперь, например, Минфин не стал решать в административном порядке вопрос, связанный с финансированием Улан-Удэнского авиазавода, который участвует в схеме погашения долга. Завод финансируется в рамках соглашения, в котором фиксируются сроки и суммы. Погашение долга долларовое, а финансирование - рублевое. Так получилось, что в связи с известными событиями на валютном рынке завод "влетел". Завод требует доплатить энную сумму денег, а Минфин говорит, что в рамках схемы погашения долга все выплачено. Предприятие подало в суд, и недавно Минфин его проиграл.
То есть теперь все подобные вопросы решаются через суд?
Получается, что так бюрократу спокойнее. А то, что это будет дороже, все равно. Вот такая логика.
Слон в Парижском клубе
Как родилась книга?
Писать эти лекции я начал давно, но публиковать не собирался. Они готовились для Финансовой академии, хотя читать их не пришлось. Если бы не мой адвокат Марина Лактаева, может, они и не были бы опубликованы. Она увидела их у меня в тюремной сумке, посмотрела и предложила опубликовать. Всего у меня восемь лекций, опубликованы четыре. Кстати, в публикацию книги я не вкладывал деньги, но и гонорар не получал.
Переводить книгу будете?
Нет, я думаю, она интерес представляет только для россиян. Мне интереснее вторую часть написать, чем заниматься переводом. Из оставшихся четырех лекций у меня точно есть готовый материал по теме "Россия и Парижский клуб". Это наблюдения, связанные с тем, как мы пришли в клуб, как выстраивались отношения. Мы же, как слон в посудной лавке, объявились в Парижском клубе, и под влиянием членства России в деятельности клуба произошли крупные изменения, он просто вынужден был считаться с нами - уж очень большой кредитор явился, не запылился. И с ним пришлось возиться.
"Слон" стал вопросы дурацкие задавать и вести себя неадекватно. Об этом я написал лекцию и перевел ее. Какое-то время материал висел на сайте Парижского клуба. Получил на него комментарий, в котором меня назвали, кажется, шовинистом (смеется). У меня красной нитью проходит мысль, что не будь России, вы бы сидели в своих принципах до бесконечности. А мы пришли и заставили клуб изменить ряд своих подходов.
Есть еще лекция "Финансовые отношения на постсоветском пространстве", хочу отдельно написать про урегулирование долга HIPC (Heavily Indebted Poor Countries) и назвать лекцию "Россия. Содействие международному развитию". И еще одна лекция будет посвящена отношениям России с международными финансовыми институтами.
Сергей Анатольевич, в своей книге вы говорите о необходимости разработать Концепцию развития кредитных отношений с зарубежными странами. В чем важность этого документа?
Есть такой документ как концепция участия России в содействии международному развитию. Нечто подобное, я считаю, необходимо создать и в части развития кредитных отношений с другими странами.
Мы в последнее время резко двинулись в сторону предоставления кредитов суверенам. Но я не вижу общей идеологии в этой политике. Сейчас тот министр, кто энергичней, тот убедил президента, премьер-министра и в целом правительство, что той или иной стране нужно давать кредит в силу ряда причин. Я не уверен, что это правильно.
Считаю, что у нас в сфере предоставления кредитов зарубежным странам должны сформироваться постоянные интересы, постоянные союзники. Через формирование этого документа и можно было бы выйти на понимание, кому, при каких обстоятельствах, ради каких целей и задач, на каких условиях мы предоставляем международные займы.
Например, поездив в Парижский клуб, я могу точно сказать, что финансовый кредит - это большая редкость. Мы в условиях жестокого кризиса приняли решения о предоставлении финансовых кредитов Белоруссии, Молдавии. Что это - наша ниша, мы будем и дальше давать большое количество финансовых кредитов, или все-таки это единичные случаи?
Почему такая форма кредитов мало используется членами Парижского клуба?
Потому что вы даете стране деньги, а она у ваших же конкурентов может купить оборудование, которое вы тоже производите. Вот почему финансовый кредит чаще всего бывает обусловленным, чтобы средства не использовались в ущерб вашим же интересам. Когда кредит связанный и когда вы товары поставляете в счет этого кредита, вы поддерживаете собственную промышленность. Даже если предположить, что через 30 лет заемщик кредит не вернет, все-таки вы поддержали промышленность. Убытки могут быть, но не такие катастрофические, как при финансовом кредите, когда вы отдали деньги и все.
Этот документ нужен и как часть создания в России истеблишмента. У нас такой прослойки нет. Например, какой бы переговорщик из Великобритании не приезжал на заседания Парижского клуба, у него всегда был высокий уровень. Один вел переговоры с шутками и подколками, держал в тонусе весь клуб, особенно, когда переговоры за полночь переваливали. Другой, может быть, не был таким красноречивым, но демонстрировал такой же высочайший пилотаж культуры госчиновничества.
А у нас где это вырабатывается? Никто после ухода с должности ничего после себя не оставляет. Мне всегда хотелось, чтобы формировались определенные школы.
Мы в ВЭБе, например, сделали глоссарий терминов, используемых в Парижском клубе. Это же ведь и есть преемственность.
Сергей Анатольевич, расскажите, как складывались взаимоотношения России с Парижским клубом, ведь вы были свидетелем и участником первых шагов в этом направлении.
Когда мы начинали работать, никто ничего толком не знал. Что-то слышали про Парижский клуб, знали, что есть долг и что им, оказывается, управляют.
Когда мы только вступили в клуб в 1997 году, я в сессиях не участвовал, а сотрудники ВЭБа ездили на сессии в Париж в составе делегации Минфина. После первых поездок я их спрашиваю, что было, а они вспомнить не могут. Если глава делегации все время в тонусе, он ведь участвует в дискуссии, то вторым, третьим номером ездить очень сложно, потому что отвлекаешься и теряешь нить переговоров.
Так вот, сотрудники мои говорят: итог такой-то. Но для принятия управленческих решений итоговый результат ничего не дает. Важно, особенно когда многосторонняя дискуссия идет, по какой кривой дошли до этого решения. Этого же никто не объясняет, мы приехали "с чистого листа", полгода ушло, пока притерлись.
Поэтому после первых поездок я попытался практически силой заставить их писать отчеты о сессиях клуба. Очень плохо шло, просто безобразно. Потом я стал ездить сам, пару раз показал, как оно должно быть, что мне нужно, и сейчас у меня две папки отчетов по сессиям Парижского клуба.
Первое время я их заставлял во время ланча садиться за разные столы, а то они "взяли моду" всей делегацией садиться за один стол и болтать, я их разгонял по столам, чтобы общались со всеми.
Четыре года, начиная примерно с сентября-октября 1998 года, я ездил в Париж каждый месяц.
Когда я в 2004 году пришел из ВЭБа в Минфин, министр поставил передо мной три задачи: запустить механизм управления стабфондом, провести финансовую "восьмерку" в 2006 году и досрочно погасить долг перед Парижским клубом. Парижский клуб стали решать первым.
В качестве одного из вариантов рассматривалась возможность провести обмен. Мы начали с попытки предложить странам-кредиторам суверенные бонды вместо реструктурированных кредитов. Но когда стали на одной сессии клуба эту тему обсуждать, секретариат клуба резко двинулся в сторону разработки методологии по досрочному погашению. Кредиторы сказали, что провести обмен невероятно сложно. Тогда мы стали думать о том, чтобы привлечь средства за счет выпуск облигаций и этими деньгами погасить реструктурированный долг. Но потом Резервный фонд стал пухнуть, и решили погасить своими деньгами.
Требуется хороший игрок
Как вы относитесь к идее создать Росфинагентство, которое управляло бы и ФНБ, и госдолгом?
Могу сказать, что я очень горд тем фактом, что через 10 лет реализовалось то, что мы вместе с Константином Вышковским (в настоящее время директор долгового департамента Минфина - прим. ИФ-АФИ) делали еще в ВЭБе в начале 2000-х годов. Мы тогда готовили федеральный закон об управлении государственным долгом и закладывали в него идею создания долгового агентства.
Фактически очень многое из того, что было наработано, вошло сейчас в законопроект о создании Российского финансового агентства. Я лично этому очень рад, с удовольствием отслеживаю, что происходит, в какой-то мере даже поучаствовал в создании проекта закона.
Планировалось создать РФА в форме госкорпорации, но затем от этой идеи отказались. На ваш взгляд, какая форма собственности будет наиболее полно соответствовать задачам, которые ставятся перед РФА, и будет при этом наиболее прозрачной?
Если не госкорпорация, то это может быть ОАО или ООО. Форма, она и есть форма - я считаю, что мы можем быть вполне гибкими. Главное - содержание.
Кто, на ваш взгляд, мог бы возглавить Росфинагентство? Каким опытом должен обладать человек для того, чтобы руководить такой структурой?
Это зависит от того, как будут распределены задачи и полномочия между Минфином и агентством. Я думаю, что, скорее всего, в агентство должен придти банкир, в прошлом профессиональный дилер, игрок. Хороший игрок, хороший "рыночник", понимающий механизмы формирования цены, чувствующий изменения рынка, его волатильность, понимающий, когда надо выходить на рынок. Это особенно важно в наших условиях, когда мы собираемся такие крупные заимствования осуществлять.
Лично я никогда ничего своими руками не размещал. Единственное, что мы делали - это обмен задолженности перед Лондонским клубом сначала на PRINs и IANs, а потом PRINs и IANs - на евробонды. Но и это мы делали с точки зрения чиновников - готовили правоустанавливающие документы. Мы понимали финансовые последствия принятия этих документов, а технику, технологии - нет.
Поэтому достаточно серьезный выбор нужно будет сделать министру финансов, а я считаю, что выбирать руководителя агентства должен именно он. Кроме того, что это должен быть хороший "рыночник", у него должно быть налажено хорошее взаимодействие с руководителем департамента в Минфине, который будет формировать бюджет, чтобы вместе согласовывать моменты выхода на рынок.
Руководитель финансового агентства Германии рассказывал мне, что взаимодействие агентства и Минфина имеет колоссальное значение. Нужно четко понимать, как и когда возникают кассовые разрывы. Такой информацией владеет Минфин, Казначейство, а "рыночник" понимает, когда надо выходить - днем раньше или днем позже. При заимствовании даже $1 млрд одна сотая процента - это уже десятки миллионов долларов.
Есть ли у нас такие профессионалы?
Нет, я не вижу пока, кто бы мог возглавить агентство. Но если говорить о Минфине, то нужно сказать, что у нас внутренний и внешний рынки развивались в отрыве друг от друга, поэтому и специалисты "разорванные" - кто-то владеет ситуацией на внутреннем рынке, кто-то - на внешнем.
А ведь получается, что нужен специалист, близкий и к внутреннему рынку, и к внешнему. Если начнутся кассовые разрывы бюджета, придется работать в формате государственных краткосрочных облигаций, возрождать их, а во внешней сфере - готовить 10-летние заимствования. Не знаю, как выходить из такого положения.
Доллар - проще, удобнее, дешевле
Внешние заимствования планируется возобновить после более чем 10-летнего перерыва. Как это будет происходить, как вы это видите?
Начнется все, как всегда, с выбора лид-менеджеров и финансового консультанта, конечно, зарубежного. Вытянуть все это самостоятельно мы едва ли сможем, потому что у нас нет этого опыта, нет технологий и нет прямых контактов с инвесторами, с конечными держателями наших облигаций.
Около 10 банков хотят участвовать в размещении первого выпуска. Как их правильно отобрать - тяжелая методологическая задача. Проводить тендер в рамках действующего законодательства? Но тендер обычно проводят, когда уже продают облигации, а тендер по отбору лид-менеджеров - я такого не припомню.
Обычно вокруг долговых агентств или финансовых министерств формируются так называемые первичные дилеры. Они со временем составляют костяк тех финансовых институтов, среди которых выбираются лид-менеджеры. Насколько я вижу, в других странах их постепенно меняют. В год, как правило, осуществляется 4-5-10 выпусков, а у американцев, наверное, 100 выпусков облигаций. Эта работа идет бесконечно, соответственно, лид-менеджеров меняют в зависимости от того, кто предлагает лучшие условия.
Как вы считаете, целесообразно ли проводить non deal road show?
На мой взгляд, после того, как были объявлены основные характеристики федерального бюджета и масштабы заимствований на следующие три года, road show без заимствований потеряло актуальность. Хотя тот, кто больше рынком занимается, может и не согласиться со мной.
Но в условиях, когда практически 1-2-3-4 человека в министерстве реально занимаются этой работой, нецелесообразно гонять их по миру раз в квартал: сначала road show, чтобы сделать презентацию РФ, а потом такое же road show, чтобы осуществить размещение займа. Это колоссальная нагрузка, во имя чего?
Я не думаю, что после первого road show без привлечения средств мы сумеем повысить свою привлекательность, и на второй раз ценовые параметры улучшатся. Не уверен. Хотя конъюнктура рынка может измениться, и точно определить, были ли параметры займа связаны с удачной или неудачной презентацией, трудно сказать.
Как вы считаете, какова вероятность выхода на внешний рынок в этом году? Кудрин говорил о том, что конъюнктура меняется, и в случае чего мы сдерживать себя не будем.
Я думаю, маловероятно, что в этом году. Необходимая степень готовности, на мой взгляд, пока отсутствует. Хотя все основные инвестбанкиры уже сделали свои презентации, представили анализ ситуации. Я думаю, что они, в принципе, могут быстро подготовить первичные документы презентационного характера.
В то же время на подготовку проспекта эмиссии требуется время. Это же достаточно приличный аналитический труд. Раньше его для нас делали иностранные консультанты, у них уже есть база данных, по крайней мере, описание страны, ее география, население. Текущей макроэкономической ситуацией они тоже владеют.
Кроме презентационного материала, проспекта эмиссии, необходимо делать фискальное, агентское соглашение, подписывать документы с какой-то из клиринговых систем, где бумаги будут обращаться. Все это требует много времени. Поэтому если Минфин сейчас начнет плотно этим заниматься, то к началу следующего года появятся проекты необходимых документов.
Если опустить факторы, связанные с подготовкой выхода на рынок, то в принципе было бы выгодно начать заимствования в этом году?
Почему я говорю, что нужен хороший дилер для работы в Росфинагентстве? Я на мониторе не работаю, я вижу только тренд, а текущей конъюнктуры не знаю. А дилер должен сразу дать оценку, можно ли в этом году занять дешевле.
Если средства Резервного фонда и Фонда национального благосостояния сейчас размещаются под более благоприятные процентные ставки, чем потенциальное размещение наших еврооблигаций, то, конечно, нужно сейчас брать. А если наоборот? Если фонды размещаются максимум под 5% годовых, а мы сейчас возьмем под 7% годовых? Чтобы разобраться, нужно предметно смотреть на рынок.
В нашем случае нужно еще учитывать фактор курсовых изменений. Расходы будут в рублях, а заимствовать будем в долларах США или евро. На мой взгляд, для возвращения на рынок проще, удобнее и дешевле делать выпуск в долларах. Плюс курс доллара к рублю в последние два месяца колеблется то вверх, то вниз, а курс евро все-таки в целом имеет тенденцию к росту. Поэтому заем в евро будет в обслуживании дороже. Риски дальнейшего обесценения рубля большие, так что на перспективу 10 лет нужно заимствовать, наверное, в долларах. При всем том, что доллар сохранит позиции главной резервной валюты, скорее всего, он будет дешеветь, американцам деваться некуда, им нужно выправлять свой торговый баланс.
Могут ли последующие выпуски быть ни в долларах, ни в евро, а в других валютах?
Да. Посмотрите на наших коммерсантов: и в иенах берут, и в швейцарских франках, проблем нет.
Возможно ли привлечение синдицированных банковских кредитов?
Да, вполне. Синдицированные кредиты обычно привлекают для покрытия кассовых разрывов. Хотя есть для этого и другой инструмент - выпуск нот, векселей.
У Минфина есть планы привлекать синдицированные кредиты?
Пока нет. Пока все-таки речь идет о выпуске "классики" - 5- летних, 7-летних и 10-летних облигаций.
Возможен ли выпуск более долгосрочных бумаг?
Первый шаг должен быть все-таки "классикой". На мой взгляд, чем проще, тем лучше. В мире есть большое количество структурированных инструментов, но я не уверен, что суверенному заемщику это нужно.
Дело заемщика - правильно выстраивать заемную политику, чтобы не было перекоса валютной структуры, чтобы не появились пики платежей, чтобы кривая доходности показывала меньшую волатильность.
Важно хорошо поработать с рейтинговыми агентствами. Для этого нужно выстраивать стабильные отношения с инвесторами, особенно с консервативными. Консервативные инвесторы - самые лучшие на взгляд суверенного заемщика. Чтобы с ними выстраивать отношения, нужно иметь в Минфине департамент связей с инвесторами, как и рекомендуют институты международного финансирования. Должна быть группа лиц, свободно владеющих языком, и не одним, отвечающая на телефонные звонки и объясняющая потенциальным покупателям или их представителям что, как, зачем и почему. Когда такой институт появится в нашей стране, никто не знает. Хотя рекомендации такие есть.
Обращение к налогоплательщикам будущего
Сейчас, когда мы снова планируем занимать на внешнем рынке, не чувствуете разочарования?
Нет. Тот долг был качественно другой, откровенно неудобный, дорогой, неуправляемый. Сейчас мы сможем дешевле заимствовать. По тем кредитам у нас были высокие ставки, разбалансированная валютная структура.
В прессе часто пишут: с трудом погасили долги 90-х, а теперь снова собираемся влезать в долговую яму. Как бы вы объяснили людям необходимость новых заимствований?
Дело же не в долге, а в том, на какие цели используются привлекаемые средства. Пока они ориентированы на решение социальных вопросов. Старшему поколению надо пенсии платить, а желательно их еще и повысить, так что люди не должны возмущаться. Хотя я бы предпочел, чтобы социальные вопросы решались за счет стабильной налоговой базы. Все-таки налоги - это наиболее стабильный для государства источник его доходов и будущих расходов.
Займы - это временное подспорье. И я бы предпочел, чтобы займы в большей степени были целевыми, чтобы будущие поколения не упрекали нас, когда им придется эти деньги возвращать, особенно если мы начнем выпускать 30-летние бонды. Нужно хотя бы декларировать цель того или иного займа. В этом есть определенный подрыв принципа единства кассы, но я не понимаю, почему этот принцип должен быть неприкасаемым?
Можем, допустим, декларировать, что 30-летние бонды размещаются под строительство трассы Москва-Питер. В последующем привлеченные деньги могут смешаться в общей кассе и может быть непонятно, из какого источника финансируется строительство этой дороги. Но мы сможем сказать будущему поколению - да, вы расплачиваетесь по займу, который мы привлекли, но вы пользуетесь этой дорогой. Ведь на царские займы были построены почти все железные дороги - Транссиб, закавказские, уральские железные дороги.
Как вы считаете, можем ли мы вернуться к привлечению кредитов МВФ?
Зачем это нам? МВФ дает обусловленные кредиты. Как вы себе представляете премьер-министра, которому МВФ говорит: следующую порцию нашего кредита вы получите, если сделаете это и это? Ни за что. Мы прошли этот этап. Ни у МВФ, ни у Всемирного банка развитые экономики не занимают.
Возобновим ли мы заимствования у ВБ? Думаю, что на уровне суверена не возобновим. Если суверен будет работать с ВБ, то в режиме взаимодействия по проектному финансированию, когда и мы деньги вкладываем, и банк, при этом используются ноу-хау банка, его специалисты. Но даже предоставлять суверенные гарантии по кредитам ВБ и ставить их на учет как госдолг перед банком вряд ли возможно. Это признаки несколько другого уровня развития страны. Может быть и можно дать регионам право заимствовать у ВБ, но тогда банк должен брать региональные риски на себя. Насколько это будет вписываться в его кредитную политику, пусть сам банк решает.
Как же тогда планы некоторых наших корпораций выпустить бонды под гарантии ВБ? ВБ не может дать свои гарантии, если не получит суверенные гарантии.
Не знаю, для меня это пока абстрактный вопрос. В 2006 году Чувашия выпустила облигации под частичные гарантии IFC (входит в группу ВБ - прим. ИФ-АФИ), а суверенные гарантии на эти облигации мы тогда не давали.
Понятно, что ВБ хотел бы остаться на российском рынке, это известно. Они достаточно энергично показывали свое недовольство, когда мы начали процесс подготовки досрочного погашения долга перед банком. В принципе у них дешевые кредиты, острой необходимости их погашать не было, но у развитой страны не должно быть в долговом портфеле таких инструментов. Когда начался кризис, ситуация изменилась, и мы отказались от планов по досрочному погашению.
В последнее время такой инструмент, как госгарантии, набирает все больший вес. Как вы оцениваете их эффективность?
Я считаю, что гарантии - это самый сложный вид инструмента государственной политики в силу своей условности, неопределенности. Госгарантии относятся к условным обязательствам.
В мире пока не накоплен опыт исполнения гарантий. В ближайшие 2,5 года из-за кризиса может появиться хороший информационный массив о том, как во всем мире госгарантии предоставлялись и исполнялись, были ли они эффективны, были ли они правильно и рационально продуманы с точки зрения их исполнения.
Мы в 2012 году будем председательствовать в АТЭС и будем формировать повестку дня. Думаю, если мы предложим включить в нее вопрос о проблемах исполнения госгарантий, нас могут поддержать. Для финансовых ведомств многих стран это очень интересный аспект. Если с миру по нитке собрать информацию, посмотреть, как работали госгарантии, может быть и окажется, что этот вид государственной поддержки действительно эффективен.
В последние годы госгарантии почти не предоставлялись, и мы создавали 100%-ные резервы под их исполнение. Но сейчас объем предоставления растет, и нужно менять методику. Трудно представить, что все гарантийные случаи наступят, и придется задействовать все 100% заложенных под них резервов. По идее можно было бы резервировать меньше, но тогда возникает вопрос, сколько - 50%, 40%, 30%? Чтобы это понять, должен либо исторически сложиться какой-то тренд, либо нужно учитывать опыт других стран.
Кстати, почему вы книгу назвали "Условные обязательства"? Это связано в том числе и с проблемами, возникающими при предоставлении госгарантий?
Я принимаю разные версии, за лучшую - приз (смеется).
Если честно, это не я придумал, а редактор. Это же курс лекций, он назывался очень длинно: "Актуальные проблемы участия России в международных финансовых отношениях". Вокруг этого я пытался сконструировать заголовок, а редактор полистал и говорит: "Условные обязательства". Оказалось, что это словосочетание дает возможность пофантазировать на многие темы.
Холодный душ для финансистов
Сергей Анатольевич, как вы оцениваете решения "двадцатки", принятые в апреле, и какие ожидания по поводу сентябрьской встречи?
В сентябре, наверное, будет просто подведение итогов.
Если говорить об апрельской встрече, то первое впечатление было, что мы страшно далеки от цивилизации. Для меня рабочие материалы (working papers), связанные с регулированием финансовых рынков, с усилением надзора, оказались сложнейшим документом. Разработчики этих материалов (Великобритания и США - прим. ИФ-АФИ) оперируют такими категориями и понятиями, делают ссылки на такие отношения, которые, на мой взгляд, у нас еще не сложились. Мы все-таки emerging market, мы не developed market. В этом смысле и нам, и остальным членам G20 из числа формирующихся рынков было очень тяжело участвовать в выработке консенсусных решений. Уверен, что подавляющее большинство так ничего и не поняли.
Другое дело - подготовительные документы, связанные с реформированием Всемирного банка и Международного валютного фонда. Там все понятно, никаких проблем. Если бы этих вопросов не было, представители многих стран просто не смогли бы принимать участие в дискуссии. Что можно сказать представителям Великобритании и США, которые делали эти документы? Конечно, у них уровень знаний в разы больше в этой области.
Я считаю, что для нас было важно участвовать в этом процессе просто для того, чтобы хотя бы одним глазом смотреть, как это все происходит. Такие системные вопросы на G20 раньше не рассматривались.
Я думаю, что итоги "двадцатки" нужно рассматривать, прежде всего, как холодный, отрезвляющий душ. Представители разных общественных слоев достаточно резко заявляли о том, что банкиры, финансисты забыли, что они посредники, что они не главные в этой жизни, хотя стали везде и всюду преподносить себя как главных. Так оно и есть. У нас посредник стал главным. Финансовый сектор слишком оторвался от всего остального. Произошел большой разрыв, и этот разрыв надо "схлопнуть". Нужно посадить банки на землю, чтобы они жили на свою маржу. Им положена маржа - 0,001% и хватит, а то они на сумасшедших деньгах живут. В какой еще сфере общественной жизни или предпринимательства можно иметь бонусы по $20 млн в год? Какую добавленную стоимость нужно создать, чтобы шахтер, профессор или еще кто-нибудь мог получить $20 млн? А для представителей финансовой прослойки годичные бонусы в десятки миллионов долларов до кризиса стали обыденным явлением. Поэтому повторюсь, что, с моей колокольни, "двадцатка" сыграла свою роль именно в том, чтобы попытаться холодным душем охладить им мозги и охладить конъюнктуру.
Очень важно и то, что попытались действовать скоординировано, согласованно. Благодаря этому и появились признаки выхода из рецессии.
Мне кажется, что лидеры стран продемонстрировали, что принимают не только декларации общего характера, но и конкретные решения, которые реально оказывают влияние на ситуацию в целых отраслях. Например, все идет к тому, что на место будут поставлены рейтинговые агентства. У нас тоже скоро будет программа по реализации решения двадцатки.
Я надеюсь, что будут последствия решений, связанных с более аккуратным использованием слишком сложных финансовых инструментов. Это продукты, которые имеют значение именно для финансового сектора. Очень сомнительно, что они такое огромное значение имеют для промышленности, сельского хозяйства.
Мне кажется, что за последние 20 лет был нарушен баланс между финансовой сферой и всеми остальными. Финансовая сфера ушла вперед в своем развитии, прежде всего, интеллектуальном. Свершилась и технологическая революция, когда у всех мобильные телефоны, когда компьютер на поясе висит, и по дороге в магазин можно что-то купить или продать на рынке. Разве, например, в производстве самолетов совершился такой технологический рывок? Да, у них теперь тоже все чертежи в электронном виде, но их рывок не сравнить с тем, какой произошел у банкиров. Можно сидеть в Москве, а торговать бумагами в Сингапуре. Мои дети этим занимаются.
Что они вам говорят про конъюнктуру рынка? Вы с ними советуетесь?
Они говорят, что я собственными финансами неправильно управляю. У меня консервативная политика. В депозит или во вклад - и все.
А как же акции ВТБ, которые вы купили в ходе IPO?
В дураках оказался, как и масса других…
Когда шло размещение, мы спорили на заседании наблюдательного совета о том, что очень высоко подняли цену акции. Если бы бумаги разместили по 10 копеек за акцию, то обвал был бы большой, но не столь значительный. Переоценили. Что вы хотите - нефтедолларов море, а инструментов для инвестирования мало, поэтому взяли легко.
Как вы считаете, когда закончится нынешний кризис?
Наверное, он уже заканчивается. Посмотрите, как выросли продажи домов в США на вторичном рынке.
Какие выводы вы сделали на основе этого кризиса?
Кризис в очередной раз показал, что однобокое экономическое развитие ведет к тому, к чему оно ведет. Диверсифицировать экономику никак не получается, за последние 10 лет только в сельском хозяйстве достигнут прогресс, остальные сферы топчутся на месте.
Мы никак не можем определить экономическую модель, на основе которой нужно осуществлять диверсификацию, например, окончательно сделать выбор в пользу частного предпринимательства, и все. Мы делаем шаг вперед - шаг назад. Может быть, мы нащупываем собственную модель. Для нашей страны такая проблема, как наличие класса предпринимателей, наиболее остро стоит.
Развитые страны эмпирически сделали вывод, что до 7% экономически активного населения могут быть бизнесменами, предпринимателями, а остальные - только наемными работниками, живущими на зарплату. Это считается хорошим показателем. Может быть, у нас этот коэффициент еще ниже, а может быть и выше, но в силу других факторов эта прослойка не может занять свою нишу в обществе и стать стержнем, на котором экономика бы развивалась.
Как вы считаете, необходимо делать послабления и налоговые, и другие в отношении тех, кто хотят стать предпринимателями?
Это особая сфера государственной политики, и я не считаю возможным это комментировать, поскольку я не специалист в этой области.
Но, работая с презентационными материалами в связи с планируемым выпуском облигационных займов, я обратил внимание, что первый негативный фактор, который относится к нам как к стране, это фактор непредсказуемости или слабой предсказуемости политик в разных сферах.
Это касается и налоговой политики, но она, наверное, в меньшей степени непредсказуема. Однако таможенно-тарифная политика весьма непредсказуема, она достаточно часто корректируется. То же самое можно сказать в отношении социальной политики, политики в сфере поддержки тех или иных предприятий, региональной политики или политики в области строительства инфраструктуры. Да, кризис оказал сильное влияние, но инвестора меньше всего беспокоят причинно-следственные связи, ему важен факт, что политика была скорректирована и что он не смог эту корректировку предсказать. Это оказывает очень сильное воздействие на инвестора.
Сергей Анатольевич, как вы считаете, какова будет роль Совета финансовой стабильности в международных финансовых отношениях?
Все развивается в том направлении, что это будет очень конкретная и профессиональная работа. Прежде всего, им нужно будет реализовать решения G20, касающиеся регулирования и надзора. На площадке Совета, думаю, будут приниматься крупные решения. Обнадеживает то, что секретариат Совета будет создан в Базеле на базе Банка международных расчетов, а там собраны шикарные умы.
Возможно, они наработают материалы для создания системы предотвращения кризисов - системы индикаторов, по которым можно было бы судить о приближении кризиса.
Сергей Анатольевич, в книге вы написали, что для создания в Москве крупного международного финансового центра необходима консолидация банковского сектора. Что еще нужно сделать?
Вот видите, вы тоже это слово используете.
Создание?
Конечно. Эта установка изначально портит все. Правильнее было бы говорить о превращении Москвы в международный финансовый центр. Даже не в международный - Москва уже международный финансовый центр - а в мировой центр с точки зрения качества услуг, которые она в состоянии оказывать в финансовой сфере.
Что означает создание в России международного финансового центра? Котлован вырыть, золота туда насыпать и раздавать?
Консолидация банковского сектора - это правильно, зачем нам тысяча с лишним банков? Но я считаю, что еще важнее решить, насколько мы как страна готовы к тому, чтобы на международном рынке обращались инструменты, номинированные в рублях. Этот вопрос тесно связан с превращением рубля в резервную валюту. Если суверены будут покупать и хранить наши бонды, рубль фактически станет резервной валютой.
Мы готовы к этому или не готовы? Я не могу на этот вопрос ответить. Ответа не да
Автор: Сторчак Сергей
Раздел: Вне серий
На эту книгу не было комментариев.
