Ради Экзюпери сальвадорская журналистка Консуэло Сунсин отказалась от дружбы с политической верхушкой Аргентины и потеряла огромную пенсию, льготы и часть недвижимости, которые причитались ей как вдове гватемальского дипломата. Что же она получила в ответ?
Мужчина слился, если выражаться современным языком, с процедуры бракосочетания. Когда пара пришла в мэрию Буэнос-Айреса, чтобы подписать документы, на глазах у писателя выступили слезы и он сказал: «Я не могу жениться вдали от родных». Это стало большим унижением для горячей латиноамериканской девушки, ведь на тот момент она уже сожительствовала с Экзюпери, что по тогдашним меркам считалось неприличным.
Переехав во Францию, влюбленные все-таки расписались. И дальше стало только хуже: бесконечные встречи с гостями посреди ночи, звонки от любовниц мужа и давление со стороны его знатной родни доводили Консуэло до нервного истощения. Как минимум дважды ее помещали в психиатрическую клинику: первый раз после того, как Экзюпери чуть не умер в Сахаре после крушения самолета, второй — после ссоры с супругом во время вечеринки. Писатель редко навещал жену в больнице.
Чувствуя себя нелюбимой и нежеланной, Консуэло неоднократно объявляла о разрыве и уезжала от Антуана. Но каждый раз он возвращал ее, обещая, что «на этот раз все будет иначе». Однажды женщина даже села на корабль, чтобы вернуться к родителям в Латинскую Америку, но через несколько месяцев супруг вновь уговорил ее переехать в Париж и поселил в гостиницу, чтобы она не мешала его отношениям с любовницей.
Во время Второй мировой войны Консуэло обручилась с демобилизованным майором. «Мне нужен спутник. Я больше не хочу оставаться одна», — заявила она Антуану во время встречи в небольшом французском городке. Писатель не растерялся. Он пригласил жену на ужин в гостиницу приятеля, где напоил ее портвейном. Оттуда он позвонил майору, помолвленному с Консуэло, чтобы сообщить: его возлюбленная задерживается. Позже женщина вспоминала тот вечер:
«И он ушел звонить. Я ждала его почти час. Хозяин налил мне рюмку невероятно вкусного сливового ликера... Наконец появился Тонио и обреченно сообщил мне:
— Майор просил вам передать, что не будет больше ждать вас. Он обижен. Послушайте, Консуэло, — улыбаясь, добавил он. — Почему бы вам не обручиться со мной? Не обижайтесь на майора. Все мужчины одинаковы.
Не успела я произнести ни слова, как Тонио снял медальон с моей шеи. И вскоре я уже очутилась в роскошном номере отеля „Амбассадор“, я была не только помолвлена, но и снова вышла замуж за собственного мужа...»
На следующее утро она узнала, что Антуан даже не думал звонить майору. А еще через день он снова покинул ее.
С 25-летней Фелицией Бауэр из Берлина писатель познакомился в гостях у общего друга Макса Брода. Ему было 29, он был нелюдим, не слишком уверен в себе и исключал любое проявление сексуальности в человеке. Несмотря на это, роман Кафки и Бауэр длился 5 лет — возможно, благодаря тому, что виделись молодые люди всего несколько раз за эти годы, а остальное время общались посредством писем.
Они встретились вновь лишь через полгода после знакомства. В пасхальную неделю 1913 года Франц приехал в Берлин. До последнего момента он придумывал отговорки, чтобы не делать этого: собрание мукомолов в Праге, встреча с Союзом строителей в Брно, прорва работы, недосып. Неловкое свидание длилось всего пару часов: молодые люди прогулялись по парку Груневальд и попрощались.
Через два месяца Кафка предложил положить конец переписке, а еще через пару недель, 16 июня 1913 года, внезапно сделал Фелиции предложение в письме на 20 страниц. В этом послании он предупредил возлюбленную: для начала ему нужно посетить врача, чтобы тот засвидетельствовал способность к оплодотворению и ясность мысли. «А теперь подумай, Фелиция, какие перемены принесет каждому из нас брак, что каждый приобретет и что потеряет, — написал он. — Ты потеряешь Берлин, работу, которая так тебя радует, подружек, множество маленьких удовольствий, виды когда-нибудь выйти замуж за здорового, веселого и доброго спутника жизни, родить пригожих и здоровых детей, к которым тебя, если ты к себе прислушаешься, буквально тянет. И вместо этих поистине невосполнимых потерь ты заполучишь больного, слабого, необщительного, молчаливого, печального, упрямого, по сути, почти пропащего человека».
На удивление, после такого вот послания Фелиция ответила «да». И тогда Кафка написал в дневнике: «Коитус — кара за счастье быть вместе. Жить как можно аскетичнее, еще аскетичнее, чем холостяк, — именно в этом состоит для меня единственная возможность выносить брак».
Франц тянул со свадьбой. Желая понять, что происходит, Фелиция отправила к жениху 21-летнюю подругу из Вены Грету Блох. Что же сделал Кафка? Он завязал нежную переписку с обеими девушками! В письмах в Вену он добивался благосклонности Греты, а в одном из посланий в Берлин снова сделал предложение Фелиции — и та снова согласилась стать его женой.
После этого Франц написал Грете: как здорово было бы после свадьбы жить втроем. «Мы будем вести прекрасную жизнь, и Вы, чтобы подвергнуть меня испытанию, будете держать мою руку в своей, а я, дабы выразить Вам свою благодарность, буду держать в своей Вашу», — мечтал он.
Измученная Грета показала Фелиции переписку с ее женихом, выделив красным цветом особо пикантные места. Незадачливого дон жуана вызвали в Берлин, где его встретили обе пассии. Помолвка снова расторглась, Кафка уехал на море зализывать раны.
Через три года, в июле 1917 года, он в третий раз сделал предложение Фелиции. Однако, уже через месяц снова расторг помолвку: у него пошла горлом кровь, и он принял это как знак свыше.
Хемингуэй был женат четырежды. От первый жены Хэдли Ричардсон он ушел к ее близкой подруге Паулине Пфайфер. Перед разводом он обвинил супругу в том, что она развалила семью: ей стоило молчать и закрывать глаза на тайный роман Эрнеста, а не требовать от него объяснений. Какое-то время он еще пытался жить с двумя женщинами одновременно (в частности, он провел с ними лето на юге Франции), но это лишь усугубило депрессию каждой из его спутниц — и привело к окончательному разрыву с Хэдли.
Паулина Пфайфер была набожной католичкой, а потому брак после любовной связи с ней был неизбежен. Она подарила Хемингуэю двух сыновей. Роды были тяжелыми, и врач предупредил пару: заводить третьего ребенка будет неразумно.
Когда распался второй брак писателя, он снова обвинил в этом женщину: Паулина, по его мнению, была слишком помешана на католичестве. На самом деле к тому моменту уже вовсю разгорелся роман писателя с журналисткой Мартой Геллхорн, которая впоследствии стала его третьей женой, что и привело к разводу.
Размолвки с Мартой начались с первых же дней брака. Женщина осуждала писателя за его небрежность, нечистоплотность и пьянство. Хемингуэя бесило, что Геллхорн слишком много времени посвящает работе. Когда дело дошло до развода, Эрнест обвинил Марту в том, что она намеренно увела его из семьи. Он назвал брак с ней «дурной шуткой, разыгранной со мной осенью 1936 года, и соль этой шутки заключалась в том, что мне пришлось расстаться с детьми и пятьюстами долларами ежемесячно ради жизни как в дурной шутке» (вторая жена обязала писателя выплачивать не только алименты, но и возмещение морального ущерба). Кроме того, писатель угрожал Марте застрелить ее, прежде чем та даст развод.
В отношении четвертой жены Мэри Уэлш Нобелевский лауреат тоже нередко проявлял агрессию. Однажды он ударил ее по лицу во время вечеринки в парижском отеле «Ритц». На следующий день он так объяснил свой поступок: «Парикмахер сделала что-то с твоими волосами, ты стала казаться злой и ехидной». В другой раз он разнес на части фарфоровый унитаз в своем номере-люксе, засунув в него фотографию бывшего мужа Мэри и выстрелив в нее шесть раз.
Когда пара перебралась на Кубу, скандалы продолжились. Эрнест нередко напивался, бил посуду и кричал на супругу в присутствии гостей. Однажды на обед с ней и кузиной он явился в компании проститутки, даже не подумав извиниться. «Прежде я никогда не оказывалась в роли мальчика для битья — а эту роль, совершенно неожиданно для себя, я буду играть время от времени долгие годы», — призналась как-то Мэри. Она стала последней женой писателя и жила с ним вплоть до его самоубийства.
Федор Михайлович был заядлым игроком в рулетку, отчего семья писателя бедствовала. Его вторая жена Анна Григорьевна признавалась, что увлечение этого мужественного человека азартными играми казалось ей «некоторым унижением, недостойным его возвышенного характера».
Переписка супругов Достоевских выглядит действительно унизительной. Так, в мае 1867 года в письме из Гамбурга литератор пожаловался жене, что играет ежедневно более десяти часов, но пообещал остановиться. «Слушай же: игра кончена, хочу поскорее воротиться; пришли же мне немедленно, сейчас как получишь это письмо, двадцать (20) империалов, — написал он. — Немедленно, в тот же день, в ту же минуту, если возможно. Не теряй ни капли времени. В этом величайшая просьба моя».
Через три дня он отправил следующее письмо жене: «Аня, милая, друг мой, жена моя, прости меня, не называй меня подлецом! Я сделал преступление, я всё проиграл, что ты мне прислала, всё, всё до последнего крейцера, вчера же получил и вчера проиграл!». Здесь же он попросил выслать деньги на выезд и добавил: «Не вздумай как-нибудь, не доверяя мне, сама приехать ко мне. Эта недоверчивость к тому, что я не приеду — убьёт меня. Честное тебе слово даю, что тотчас поеду, несмотря ни на что...».
Естественно, свое обещание Достоевский не сдержал и следующую сумму, высланную Анной Григорьевной, тоже проиграл. В свое оправдание он написал: «И всё оттого, что подлец лакей Hotel des Bains не разбудил, как я приказывал, чтоб ехать в 11 часов в Женеву. Я проспал до половины двенадцатого. Нечего было делать, надо было отправляться в 5 часов, я пошёл в 2 часа на рулетку и — всё, всё проиграл...».
Подобная переписка между Федором Михайловичем и женой возобновлялась еще не раз в последующие годы их брака. Каждый раз женщина отправляла необходимую сумму, закладывая ценные вещи.
Анна Григорьевна была уверена, что Достоевский тяжело болен, и жалела его. После его смерти она написала: «Редко кому приходит в голову припомнить и взвесить те обстоятельства, при которых жили и работали другие писатели, и при которых жил и работал мой муж. Почти все они (Толстой, Тургенев, Гончаров) были люди здоровые и обеспеченные и имевшие полную возможность обдумывать и отделывать свои произведения. Федор же Михайлович страдал двумя тяжкими болезнями, был обременен большою семьею, долгами и занят тяжелыми мыслями о завтрашнем дне, о насущном хлебе».
