Краткая биография: «Родился в семье нотариуса. В 1881 году Ролланы переехали в Париж, где будущий писатель, окончив лицей Людовика Великого, поступил в 1886 г. в высшую школу Эколь Нормаль. После её окончания Роллан два года прожил в Италии, изучая изобразительные искусства, а также жизнь и творчество выдающихся итальянских композиторов. Играя на фортепиано с раннего детства и не переставая серьёзно заниматься музыкой в студенческие годы, Роллан решил избрать своей специальностью историю музыки.
Вернувшись во Францию, Роллан защитил в Сорбонне диссертацию «Происхождение современного оперного театра. История оперы в Европе до Люлли и Скарлатти» (1895) и, получив звание профессора истории музыки, читал лекции сначала в Эколь Нормаль, а затем в Сорбонне. Совместно с Пьером Обри основал журнал «La Revue d’histoire et de critique musicales» в 1901 году. К его наиболее выдающимся музыковедческим трудам этого периода принадлежат монографии «Музыканты прошлого» (1908), «Музыканты наших дней» (1908), «Гендель» (1910).
Первым появившимся в печати художественным произведением Роллана была трагедия «Святой Людовик» — начальное звено драматического цикла «Трагедии веры», к которому также принадлежат «Аэрт» и «Настанет время».
Во время Первой мировой войны Роллан — активный участник европейских пацифистских организаций, публикующий множество антивоенных статей, которые вышли в сборниках «Над схваткой» и «Предтечи».
В 1915 году награждён Нобелевской премией по литературе.
Роллан активно переписывался со Львом Толстым, приветствовал Февральскую революцию и одобрительно относился к Октябрьской революции в России 1917 года. Уже с 1920-х годов общался с Максимом Горьким, приезжал по приглашению в Москву, где имел беседы со Сталиным (1935).
Среди других его корреспондентов были Эйнштейн, Швейцер.
В годы войны жил в оккупированном Везле, продолжая литературную деятельность, где и умер от туберкулеза».
Итак, две короткие справки сообщают, кем был Ромен Роллан, какие великих людей знал, какие великие события пережил и какие замечательные произведения создал. И ничего не сообщают, кто он для нас теперь. Никакого Ромена Роллана мы не читаем. Я не знаю ни одного человека, который бы долгие зимние вечера коротал за чтением «Жана Кристофа», а в соседней комнате его жена упивалась истинами, изложенными в книге «Жизнь Толстого». Больше того, на недавно прошедшей в Москве всероссийской ярмарке «нонфикшенской литературы» ни на одном стенде самых крупных, средних и мелких издательств не нашлось ни одного произведения прославленного французского автора. А ведь это самая интеллектуальная книжная ярмарка из всех, какие бывают в нашей стране. В чем же дело? Почему для нас как бы совсем нет Ромена Роллана? Неужели он теперь не нужен у нас никому, и ни одно издательство не хочет его издавать по причине страшного провала рублевой выручки от продажи его книг? Неужто мы совсем забыли этого огромного художника слова, который «признание получил на рубеже XIX и XX веков, после публикации и постановки цикла его пьес, посвящённых событиям Великой французской революции: «Волки», «Торжество разума», «Дантон», «Четырнадцатое июля»? Неужели мы категорически отказываемся читать его «наиболее известное произведение – роман «Жан Кристоф», состоящий из 10 книг»?
Между тем Википедия напоминает: «Этот роман принёс автору мировую славу и переведён на десятки языков. Цикл рассказывает о кризисе немецкого музыкального гения Жана-Кристофа Краффта, прототипом которого стали Бетховен и сам Роллан. Завязавшаяся дружба молодого героя с французом символизирует «гармонию противоположностей», а более глобально — мир между государствами.
Среди других его произведений нужно выделить цикл книг о великих художниках: «Жизнь Бетховена» (1903), «Жизнь Микеланджело» (1907), «Жизнь Толстого» (1911). Позже, в последние годы жизни, он вернулся к теме Бетховена, завершив многотомый труд «Бетховен. Великие творческие эпохи».
В посмертно изданных мемуарах (Mémoires, 1956) ясно видна сплочённость взглядов автора в любви к человечеству».
А к чему нам теперь его описание жизни Л.Н.Толстого, где Толстой на всех этапах его жизни противоречив, велик, одинок и гениален? Где «произносятся божественные слова и льются слезы от избытка «того счастья, которое бывает раз в жизни и никогда не повторяется»? Разве так уж необходимы нам такие рассуждения Ромена Роллана, которые он произносит голосом Толстого: «Что бы ни говорили защитники народного смысла, толпа есть соединение хотя бы и хороших людей, но соприкасающихся только животными, гнусными сторонами… и выражающая только слабость и жестокость человеческой природы».
Возможно, мы с этим не согласны. Мы в свободное от прочих дел время настойчиво протестуем не только против слабости, но и жестокости человеческой природы. Не солидарны мы и с А.В.Луначарским, с нашим коммунистическим Анатолием Васильевичем, очень культурным человеком, который как соратник кровожадного Ленина, не отрицал, что насилие можно победить только насилием и, по преимуществу, красным. Ромен Роллан, сочувствовавший некоторое время большевикам, от таких «насильственных утверждений» приходил в неописуемый ужас.
Он был до мозга костей пацифист. А.М.Горький, не встречавшийся с ним до 1935 года, писал: «Р. Роллан — первый из литераторов Европы поднял свой голос против войны. Его за это многие возненавидели. Ещё бы — кто же способен любить человека за правду? В "Очарованной душе" — он, сердцем художник, предчувствует рождение другой, доброй правды, давно необходимой миру. Он предвидит рождение новой женщины на смену той, которая помогает разрушать этот мир, — женщины, которая, поняв свою роль возбудителя культуры, хочет войти в мир властно и полноправно, как законнейшая хозяйка его и мать мужчин, ею созданных и ответственных перед нею за свои дела». Мы, может быть, при всем нашем уважении к А.М. Горькому не совсем и с этим можем согласиться, но вряд ли станем отрицать верность высказывания нашего большого писателя в очерке о крупном французском и его позиции гуманиста: «Можно ли в прошлом найти годы, когда бы люди так углублённо, с таким напряжением воли и ума трудились над изысканием средств взаимного истребления? И не было эпохи, столь нищенски бедной попытками создать идеологию гуманизма, милосердия. Говорить о гуманизме в наши дни одичания считается "дурным тоном". А если, по старой памяти, всё-таки кричат: "Пожалейте человека", — это кричат, не скрывая ненависти к людям и угрожая местью им. О гибели, о "закате Европы" говорят и пишут с великим увлечением, остроумно и даже "со вкусом", но не слышно голосов, которые говорили бы о необходимости возрождения Европы».
Такие голоса теперь очень слышны. Мы их знаем в связи с актуальностью и даже модностью публичных возгласов на эту тему. На самом деле никакого «заката Европы» не существует, как нет необходимости в неком ее возрождении. Это очень громко, напыщенно и по всем каналам связи работает то, что, опять же, не было много лет назад пропущено Горьким: «Никогда ещё умственный и чувственный разврат не принимал таких отвратительных форм, как в наши дни. Никогда люди не отдавались так безвольно, так механически проституирующим влияниям действительности.»
О женщине, которая станет хозяйкой и возьмет управление в свои руки, мы много знаем, понимая, что это давно уже обычное дело, но не у нас. У нас пока что работает то, что лишь в самых смелых мечтаниях является ответом на вопрос в воззвании Л.Н.Толстого «Так что же нам делать?» И Ромен Роллан на этот вопрос не отвечал, находясь в противоречии с самим собой и своих суждениях о женщине. В романе «Жан Кристоф» он пишет: «Женщины все были одинаково опасны - глупые и умные, любящие и себялюбивые; а лучшие были хуже всех: они еще вернее душили талант в тисках своей неразумной любви, с самыми благими намерениями приручали его, приспосабливали к своим вкусам, подравнивали, приглаживали, опрыскивали духами, пока не доводили до уровня своей убогой чувствительности, меленького тщеславия, до посредственности своей и своего круга». А в книге «Очарованная душа» можно встретить нечто иное: «...жена - половина мужа. Женатый мужчина - это уж полмужчины»;«Хорошая женщина - рай на земле. Но только рай на земле... никто никогда не видел». И опять то, что нам в нашей сегодняшней жизни знать вовсе не обязательно: «женщины создают мужчин... вернее, не создают, а предают их».
Выдающиеся противоречия – святое дело. Это нам надо понимать, хотим мы этого или нет. Выдающийся музыкант и художник слова побывал в СССР в 1935 году. В Москве он встречался со Сталиным, но многое понял только потом и больше в СССР не приезжал. Какие силы являются главными, вечными и непреодолимыми в первой стране социализма. Он не сразу в кошмаре тех лет разобрался. Махровую бюрократию, находящуюся у власти, тоже сразу не различил. А когда разобрался, то увидел, какой это кошмар, построенный на фальши парадов и шествий, улыбающихся советских детях и радостных взрослых. Их-то и показывали избранному французскому «другу лучшего общества из всех известных». И кинокартину «Цирк», в которой все любят друг друга, а особенно горячо маленького негритянского мальчика. Поэтому его более поздние рассуждения о творчестве этой страны не являются неожиданными и дословно похожи на рассуждения более ранние: «... искусство больше всего фальшиво не тогда, когда художник изображал чувства, которых не испытывал, а тогда, когда он стремился выразить чувства, действительно им пережитые, но сами по себе фальшивые». Из этого можно сделать вывод, верность которого очевидна не первую сотню лет: фальшь – главный враг настоящего художника. Настоящий художник творит не по заданию и не в угоду конъюнктуре, а потому что иначе не может жить: «Творят не по велению разума. Творят по велению сердца. К тому же мало разглядеть фальшь и наигрыш, присущие многим нашим чувствам, чтобы самому не впасть в этот грех, - для этого нужны продолжительные и упорные усилия. Что может быть труднее, чем оставаться до конца честным в нынешнем обществе, изнемогающем под грузом косных привычек, которые достались ему от прежних поколений? Особенно трудно дается это людям и народам, страдающим манией сердечных изменений! Их сердца говорят без умолку, а лучше, если б они молчали».
Но все это, лишь бегло и отрывочно представленное в небольшой и сумбурной заметке, сегодня, скорее всего, не очень нужно. Мы не очень хотим знать, кто такой был Ромен Роллан. О том, что он создал в своей жизни и что о человечестве выразил на сотнях страниц. Его теперь не издают в связи «нераскупаемостью», да и в самой Франции не так уж чтобы сильно популярен. Время такое – что делать. Культура, по преимуществу, массовая, и военные фронты почти по всем направлениям, и художественный реализм в большей части своей носит характер, в лучшем случае, крепкого детектива… А о нем самом с большой точностью и силой выразился А.М.Горький: «Говорят: Р.Роллан — дон-Кихот. С моей точки зрения, это лучшее, что можно сказать о человеке. В безжалостной к нам, людям, игре сил истории человек, который жаждет справедливости, — тоже сила и способен противостоять стихийности этой игры».
Владимир Вестер
