Софья Васильевна Ковалевская (урожденная Корвин-Круковская) не верила в астрологию. Ее страстью с детства была математика, а позже не меньшую страсть она стала испытывать к литературе. Ее знал Ф.М. Достоевский, сделавший предложение, впрочем, не ей, а ее старшей сестре Анне. Анна это предложение отвергла, решив остаться в дружеских отношениях с великим писателем.
Об отношениях и связях с предками Ковалевская говорила, что получила в наследство страсть к науке от прапрапрадеда, венгерского короля Матвея Корвина; любовь к математике, музыке и поэзии - от деда матери с отцовской стороны, астронома Шуберта; личную любовь к свободе - от Польши; от цыганки прабабки - любовь к бродяжничеству и неуменье подчиняться принятым обычаям; остальное - от России.
В десятилетнем возрасте она почти наизусть выучила толстый алгебраический задачник. Отец был уверен, что ребенок «только сушит мозги». Но ошибался генерал-майор Корвин-Круковский. Его дочь, пройдя за восемь лет весь курс мужской гимназии, пошла дальше и приступила к индивидуальным занятиям со слушателем Морской академии, лейтенантом флота Александром Николаевичем Страннолюбским. Он «вовсе не озлился, когда я сказала ему, что собираюсь, кроме математики, заниматься еще физиологией, анатомией, физикой и химией; напротив, он сам согласился, что одна математика слишком мертва, и советовал не посвящать себя исключительно науке и заняться даже практической деятельностью».
Она бы с блеском могла поступить в любой российский университет. Но не поступила. Пол был не тот, и на этом «гендерном» основании в высшие учебные заведения девушек не принимали. Отец тоже имел серьезные предубеждения против «ученых женщин». Оставалось одно: уехать учиться за границу. Но для этого нужен был «вид на жительство». Его же можно было получить, если с кем-нибудь расписаться. То есть фиктивный брак заключить. И, добившись разрешения у отца, Соня весной 1868 года расписалась с начинающим ученым Владимиром Онуфриевич Ковалевским. Она написала сестре Анне: «Обидно, что «брат» Владимир Онуфриевич не магометанин: он женился бы тогда на всех «сестрах» по духу и освободил бы их!» Тот, кого она назвала «братом», и в самом деле был для нее, скорее, близким родственником, чем мужем. Он же фиктивность брака не признавал, считая его настоящим.
Свадьбу сыграли в родовом имении Корвин-Круковских Полибино. Оттуда молодожены уехали в Петербург. Но ощущение «совершенно иной жизни» появилось лишь в апреле 1869 года, за границей, в Гейдельберге, когда Ковалевскую видавшие виды профессора наконец допустили к слушанию лекций по математике и физике. Вскоре русская студентка стала такой знаменитостью в Гейдельберге, какой не знал старинный студенческий город. Один из биографов Ковалевской пишет: «Профессора восторгались ее способностью схватывать и усваивать материал на лету. Работая с изумлявшей всех напряженностью, она быстро овладела начальными элементами высшей математики, открывающими путь к самостоятельным исследованиям». Первое ее самостоятельное исследование имело ошеломляюще сложное название «О приведении некоторого класса абелевых интегралов третьего ранга к интегралам эллиптическим». В нем с большой точностью Ковалевская доказывала, что поперечное сечение кольца Сатурна должно иметь форму овала.
Блестящая научная перспектива ни в какое сравнение не шла с тем, что происходило в личной жизни. Наверное, это действовал небесный знак, под которым она родилась, но в силу которого не верила. Возможно, что-то еще. Тут у биографов нет единого мнения. Некоторые ссылаются на ее мужа, тоже ученого, но не такого ослепительного, как его жена. Пишут о нем, что он был человек слишком мягкий, из тех, кого принято называть «без царя в голове». Впрочем, жену он любил и в редкие минуты близости называл «воробушком». Он надеялся, что «воробушек» бросит науку и всю себя отдаст семье. «Воробушек» науку не бросал, и это приводило к ссорам и взаимным обвинениям. Он несколько раз уезжал из дома; пытался заниматься бизнесом: издательской деятельностью, торговлей недвижимостью. Успеха ни в одном из этих дел не достиг. От Софьиного наследства остались жалкие гроши, и в этом она винила мужа. К тому же она забеременела и ненавидела свой живот, приступы тошноты, свою депрессию… После очередного семейного конфликта он уехал в Москву. 16 апреля 1883 года в газете «Московские ведомости» появилось сообщение: «Утром прислуга меблированных комнат «Ноблесс» по заведенному порядку стала стучать в дверь одного из номеров, занимаемого с прошлого года доцентом Московского университета титулярным советником В. О. Ковалевским, но, несмотря на усиленный стук, отзыва не было получено. Тотчас же об этом было дано знать полиции, по прибытии которой дверь была взломана. Ковалевский лежал на диване одетый, без признаков жизни; на голове у него был одет гуттаперчевый мешок, стянутый под подбородком тесемкой, закрывающей всю переднюю часть лица». Ковалевский ушел из жизни, надышавшись хлороформа. Перед смертью в письме брату просил: «Напиши Софье, что моя всегдашняя мысль была о ней и о том, как я много виноват перед нею и как я испортил ей жизнь...»
Узнав о смерти мужа, она четыре дни ничего не ела. На пятый день потеряла сознание. Несколько месяцев длилось выздоровление; однако и года прошло, прежде чем она вернулась к занятиям наукой.
30 января 1884 года Ковалевская прочитала первую лекцию в Стокгольмском университете. Аплодисменты. Ими же завершались и все следующие ее лекции в университете в шведской столице. 24 июня того же года она была официально извещена, что «назначена профессором сроком на пять лет».
Через четыре года, 6 декабря 1888 года, Парижская академия присудила ей престижную премию Бордена. Следующая, шведская премия короля Оскара II, состояла из 1500 крон и повлекла за собой повышение в звании. Пока, правда, среди друзей: они теперь называли ее «профессор Соня».
7 ноября 1889 года Софья Ковалевская стала членом-корреспондентом Российской академии наук.
Она приехала в Россию в апреле 1890 года, но на заседание Академии ее не допустили, указав недвусмысленно на то, что нахождение женщин на подобных заседаниях «не в обычаях Академии». Не было принято во внимание, что Ковалевская – член-корреспондент международного уровня и признана в Европе. Хамство очевидное, но для нашей страны характерное.
Софья Васильевна вернулась в Стокгольм, где вскоре ее поглотило занятие литературой. Ей захотелось перенести на бумагу все, что происходило с ней в жизни. Очень захотелось разобраться в крутых поворотах судьбы, в себе. Душа ее требовала возвращения на Родину хотя бы на бумаге. Она пишет повести, драмы, мемуары. Впоследствии эти произведения принесли ей всероссийскую известность.
Любимого человека она встретила там же, в Стокгольме. Наблюдаются странные разночтения в описания дня, когда это произошло, а также места, где это случилось. Возможно, она, как в том известном роман, шла по городу в зеленом пальто и в руке ее были какие-то желтые цветы. Но роман был написан значительно позже, и дело происходило в Москве, а не в Стокгольме. Так что связь тут весьма умозрительная, хотя и смысла не лишена. Известно только, что этим человеком оказался ее однофамилец, талантливый социолог Максим Максимович Ковалевский, в котором она увидела «странника-одиночку». Такого же, как сама.
Он был замечательный профессионал и состоятельный человек. Он предоставил ей свою виллу неподалеку от Ниццы. Вилла была такая потрясающая, что и сегодня может зависть вызвать у многих амбициозных, тщеславных домовладельцев. Биографы Ковалевской подробно описывают убранство прибрежного дома, воссоздают разнообразие растений в саду, обращают внимание на пение птиц, распахивают перед читателем широкие окна комнат, вспоминают изящную мебель и чистоту высоких зеркал, приводят выражения лиц на портретах, конструкцию водопровода и бесшумных ворот, открывавшихся перед конными экипажами. Они пишут о том, с каким удовольствием Софья завтракала в огромной и светлой комнате, загорала на пляже, смотрела на облака. Часто приезжал Максим. Они вместе гуляли и много говорили о возвышенном, изящном: литературе, поэзии, музыке… Свадьбу сыграть собирались в июне 1891 года.
Но 10 февраля 1891 года Софья Васильевна Ковалевская умерла во сне. Ей шел 42-ой год. За день до ее последнего сновидения они гуляли по пляжу. Было солнечно и тепло. Над морем летали большие белые птицы. Она была в белой шляпе. Она сказала Максиму, что обязательно напишет повесть, которую назовет «Когда не будет больше смерти».
Владимир Вестер
