Стефан Цвейг, австрийский писатель, был долгое время самым читаемым в СССР немецкоязычным автором. В 1928 году начали в стране победившего пролетариата издавать его 12-томное собрание сочинений и завершили издание в 1932-м. Алексей Максимович Горький написал предисловие, высоко оценив творчество автора родом из Вены: «Редкое и счастливое соединение таланта глубокого мыслителя с талантом первоклассного художника». Абсолютно верная и точная констатация в отношении Стефана Цвейга.
Его произведения были широко известны не только в СССР, но и в значительном количестве зарубежных стран, на языки которых они переводились. Единственной неразрешимой загадкой до сих пор остается тот факт, почему писатель, воспитывавшийся в семье талантливого венского фабриканта, гуманист и пацифист, гражданин мира, рафинированный европеец и убежденный космополит, никогда и ничего не написавший про грядущую мировую революцию, весьма скептически относившийся к воцарившей в СССР большевистко-бюрократической диктатуре, сникал в этой стране такую популярность. Ругали у нас его, конечно, за «буржуазность» и «общечеловеческий гуманизм», но ведь при этом широко издавали и не один раз, а десятки. Наши люди зачитывались «Амоком» и «Письмом к незнакомке», массово переживали за шотландскую Марию Стюарт, путь которой к жестокому обезглавливанию описал в одноименной «романизированной биографии» Стефан Цвейг, но в какой-то туманной отдаленности оставалась судьба самого автора, странного, рефлексирующего человека, трагического невозвращенца в собственное прошлое, скромного либерала, одного из самых успешных европейских писателей 20-х-30-х годов ХХ века.
«Вчерашний мир», одна из его последних книг, издания которой он не увидел. Книга эта автобиграфична от слова первого до последнего. Она содержит подробное описание того давнего мира, который может показаться нам даже позавчерашним. Империи Габсбургов давно не существует. Империя стерта со всех географических карт, и нет больше того дома в Вене, где прошли его детство и юность, и того Университета со свободным посещением занятий, где он учился. И все же почему описанный Стефаном Цвейгом в его последней книге «Вчерашний мир» кажется нам не совсем вчерашним? Настолько пропавшем в прошлом, что ничего подобного невозможно отметить сегодня? В том-то и штука, что возможно. Нам иногда кажется, что мысль человеческая за последние восемьдесят лет шагнула за такие горизонты, которые в годы жизни и творчества писателя представлялись еще весьма отдаленными. Это не так. Глобальные достижения цивилизации уже тогда были не только еще намечавшимися, а уже настолько очевидными, как никогда раньше.
Исторических реалии воспроизведены австрийским писателем с блеском выдающегося документалиста. Описаны без доступа к документам и книгам, в последний год жизни. Выдающийся новеллист, автор, быть может, лучших из всех известных художественных биографий ушел из жизни 22 февраля 1942 года, приняв в небольшом бразильском городе Петрополисе, расположенном высоко в горах, вместе с женой смертельную дозу веронала. Об этой трагедии на первых полосах сообщили все западные газеты, о ней в СССР написал Константин Федин, а в романе «Тени в раю» Эрих Мария Ремарк: «Если бы в тот вечер в Бразилии, когда Стефан Цвейг и его жена покончили жизнь самоубийством, они могли бы излить кому-нибудь душу хотя бы по телефону, несчастья, возможно, не произошло бы. Но Цвейг оказался на чужбине среди чужих людей».
Объяснение ясное, однако на вопрос «как же такое случилось?» в полной мере не отвечает. На этот вопрос в полной мере никто вообще до сих пор не ответил. «Романизированная биография» Стефана Цвейга имеет фактическое, но не причинное окончание. Есть много версий, но никакая из них не является главной, и более всего подходит известный афоризм «в моей смерти прошу винить мою жизнь». Но то афоризм как концентрация множества смелых мыслей в одной, самой смелой, а от сложностей понимания не избавляет. Почему шестидесятилетний писатель, эмигрировав из Австрии сначала в Англию, затем переехавший в США и поселившийся наконец в райском уголке неподалеку от Рио-де-Жанейро решил уйти из той жизни, которую взялся подробно описывать, признавшись в самом начале: «Ничто так не чуждо мне, как роль лектора, комментирующего диапозитивы; время само создает картины, я лишь подбираю к ним слова, и речь пойдет не столько о моей судьбе, сколько о судьбе целого поколения, отмеченного столь тяжкой участью, как едва ли какое другое в истории человечества». Больше того: он, переживая за судьбу целого поколения, постоянно описывал свою жизнь во множестве вариантов, никогда открыто не признаваясь в этом и неотступно следуя за своими героями. И кажется порой при чтении его новелл, что из той Вены, какой была она до Великой войны, Стефан Цвейг никогда не уезжал, тогда как за свою жизнь побывал на всех континентах и всюду пристально всматривался в происходившее там. Но… «Много должно было произойти – намного больше, чем обычно выпадает на долю одного лишь поколения, – событий, испытаний и катастроф, прежде чем я нашел в себе мужество начать книгу, в которой мое «я» – главный герой или, лучше сказать, фокус».
Жестокое обрушение мира для нас «позавчерашнего», а для него самого «успокоенного и размеренного». Это, безусловно, одна из самых причинных причин. Крах его совпал с выстрелами в Сербии в австрийского эрцгерцога Фердинанда и его жену. Затем рвануло так, что 15 миллионов человек были убиты и искалечены, 4 империи приказали долго жить, а на одной шестой части земного шара власть захватили большевистские озлобленные прожектеры, и еще 4 миллиона человек перестреляли друг друга на всем пространстве от Балтийского моря до Тихого океана. Стефан Цвейг был пацифистом. Он, Ромен Роллан и еще несколько известных писателей выступили против общеевропейского смертоубийства, а вот Томас Манн выступил за победу немецкого оружия и с ним еще несколько знаменитых писателей. Они, правда, признались потом, что чудовищно ошиблись, но это уже после, когда в полуразрушенной Европе воцарились относительный мир и относительное спокойствие, а Стефан Цвейг стал еще более убежденным пацифистом.
Вырос он в Вене, в семье спокойной, в условиях жизни комфортных, размеренных, никакими трагедиями не затрагиваемых, негоциантских или, как еще говорят. «буржуазно-мануфактурных» по роду занятия отца. Эта жизнь в Вене конца девятнадцатого века и первого десятилетия двадцатого казалась почти вечной. Во «Вчерашнем дне» Стефан Цвейг написал, что над этим городом, возведенном римлянами две тысячи лет назад, чтобы от варваров защититься, «промчались нибелунги»; и в развитии мысли о культурной Вене: «…здесь над миром воссияла бессмертная плеяда музыкантов: Глюк, Гайдн и Моцарт, Бетховен, Шуберт, Брамс и Иоганн Штраус; здесь сходились все течения европейской культуры; при дворе, у аристократов, в народе немецкое было кровно связано со славянским, венгерским, испанским, итальянским, французским, фландрским, и в том-то и состоял истинный гений этого города музыки, чтобы гармонично соединить все эти контрасты в Новое и Своеобразное, в Австрийское, в Венское». И с этой благоприятной связью «времен и народов» грубо не сочетались немецкая муштра, традиционная солдатчина, мещанская пошлость и дремучие представления обывателей о том новом и прогрессивном, что стремительно вносил в жизнь ХХ век. И поначалу казалось, что так оно и дальше будет на европейской дороге к счастью и благоденствию. ХХ век, решительно заявивший о себе, несет и в самом деле только все новое и прогрессивное. Все самые полезные достижения науки и техники, всё самое светлое и обнадеживающее со скоростью радиосигнала летит в каждый дом, и очень близка победа гуманного либерализма. Однако дальнейшие события доказали призрачную хрупкость этих надежд.
«Серебряные струны» называлась первая поэтическая книга Стефана Цвейга, изданная в 1901 году на деньги отца. Книгу прочитал и одобрил великий поэт Рильке. Понравилась она и композитору Рихарду Штраусу, пожелавшему переложить на музыку несколько стихотворений из этой книги. Концерт, кажется, состоялся в одном из концертных залов Вены, а затем состоялось все то, что уже изучено о жизни и творчестве Гражданина Мира – так долгое время позиционировал себя сам Стефан Цвейг, издававший сорок лет по одной книге в год, а иногда и больше. Жанры его книг также многочисленны: стихи, новеллы, эссе, «романизированные биографии». Прославился, в основном, произведениями двух жанров: новеллы и романизированной биографии. Герои новелл – люди, попадающие в крайне непростые, а порой смертельно опасные ситуации. Герои биографий – личности, значение которых для человечества недооценивать никто бы ни за что взялся: Эразм Роттердамский, Ницше, Фрейд, Бетховен, Ромен Роллан и многие другие безусловные гении, история жизни которых выходит за пределы любой биографии.
Цвейг, виртуозно владевший пером и документальными материалами, создавал максимально полную картину. Знакомый нам «человеческий фактор» являлся основным. «Человеческая комедия» становилась захватывающей историей, и разные люди, словно Эразм Роттердамский, герой книги Стефана Цвейга, вставали как живые в развитии и движении своей судьбы… Известная доля беллетристики в этом была, но интерес его книги вызвали огромный. По продаваемости, по тиражности они опережали сочинения писателя номер один того времени – Томаса Манна. Он даже завидовал и в кулуарах говорил, что «Стефан Цвейг – самый плохой немецкий писатель». Впрочем, в эту группу «самых плохих», по мнению Томаса Манна, входили Фейхтвангер и Эрих Мария Ремарка. В чем мы с ним категорически не согласны. Но то ведь споры авторов, а не читателей. Читатели читали всех, каких им хотелось читать, однако почему-то больше и чаще Стефана Цвейга.
В 1934 году он как убежденный пацифист уже не сомневался: дело стремительно движется к новой войне, еще более страшной и кровавой. В Германии, великой стране, на языке которой он написал все свои книги, к власти пришли самые омерзительные парни, которых в бывшей империи Габсбургов считали редкого вида идиотами. Теперь они руководили всей жизнью. Еврей Стефан Цвейг и ему подобные, а также все евреи вообще, - враги самые заклятые. Понято, что ни о каких изданиях его книг нельзя было даже думать. Дом, который он купил в Зальбурге на заработанные писательским трудом деньги окнами выходил на австрийско-немецкую границу. Неподалеку от этой границы была любимая резиденция вождя этих самых омерзительных парней, Адольфа Гитлера. Цвейг из окна видел, как подъезжает автомобильный картеж к резиденции, как выходит из длинного черного лимузина усатый мерзавец в сопровождении свиты вооруженных штурмовиков. Цвейг принимает решение: «Немедленно бежать!» И уезжает с женой в Англию, где получает гражданство. Да, на Британские острова, а не в другую сторону – в СССР. 12-ти томное собрание сочинений там было издано, и это радовало Стефана Цвейга, но в том, что в СССР у власти другой усатый мерзавец, писатель не сомневался. Он был по духу европеец. Для него превыше всего была личная свобода. Именно то, за что в СССР гонения были самые свирепые. Ты здесь у нас не человек со своей судьбой и своим личным отношением ко всему окружающему. Ты мелкие мысли свои оставь при себе. Ты здесь безликий участник громадного скопления масс, любящий не жену и детей, а своего коммунистического императора.
В Англии Цвейг почему-то не ужился и переехал в США. Оттуда, как уже отмечалось, в Бразилию. Со второй женой, которой стала его секретарша Шарлотта Альтман. Первая жена, Фредерика Мария фон Винтерниц, женщина уже стареющая, но все еще очень красивая, в 1938-м дала согласие на развод. Но письма ей он писал регулярно и регулярно подчеркивал, что развод их только формальность, и он ее по-прежнему любит, как в том, 1917-м, когда они еще только начали встречаться и вместе были в цюрихском театре на премьере его пьесы «Иеремия» с отчетливым антивоенным звучанием… Любил ли он новую жену, которая была моложе его на 27 лет, не совсем ясно. Он скорее считал ее младшим другом, прекрасным помощником, чем настоящей женой. Она же предана была ему полностью и без остатка. Они вместе ездили в Рио на карнавалы; под его диктовку она напечатала на машинке «Вчерашний мир» и «Шахматную новеллу», которые он за два дня до смерти отослал своему нью-йоркскому издателю.
23 февраля 1942 года, на другой день после трагедии, в газетах появилась страшная фотография, описывать которую рука не поднимается. И вскоре стали о случившемся забывать: не до того, Европа охвачена невиданным по жестокости братоубийственным безумством. Тот же мир, в который писатель Стефан Цвейг мог вернуться лишь только в своей «романизированной автобиографии», известен стал нашим читателям после распада СССР, когда свершилось объединение Европы, о чем он, переживший самые чудовищные катаклизмы ХХ века, мог только мечтать. И в книге есть его слова, имеющие смысл и значение не позавчерашний и даже не вчерашний. Она, впрочем, вся имеет именно это значение. Слова же эти – лишь небольшой фрагмент. О том, что самому обычному человеку для того, чтобы выжить, «…нужно было постоянно подчиняться требованиям государства, становиться добычей тупоумной политики, приспосабливаться к самым фантастическим переменам, и, несмотря на отчаянное сопротивление, ты всегда был прикован к общей судьбе; неотвратимо она влекла за собой каждого». А над всем текстом эпиграф, Шекспировские строки: «Такими время встретим, какими оно нас застигнет».
Владимир Вестер
