Это в нашем человеческом понимании такое количество дней и ночей, что кажется и сам выстрел сомнительным, и то, что большевики сказали знаменитую глупость:
«Революция, о которой так долго и упорно говорили у нас на фракции, свершилась!»
Переиначивать классические формулировки – занятие бесполезное. Что сказали – то и сказали. Что мелкий обшарпанный, но очень злокозненный дядя, размахивая кепкой, выкрикнул с башни бронированной машины – то и выкрикнул. Не нам теперь выяснять, что это такое было: припадок на почве коммунистического фанатизма, народная революция или вооруженный переворот районного масштаба.
Если же все-таки определить это событие как революционный переворот, то со стремительной быстротой он разросся и всю страну захватил. И наступила эпоха военного коммунизма и Гражданской войны, НЭПа и раскулачивания, репрессий и коммуналок, атомной бомбы и первого искусственного спутника земли, водки «Московской» и колбасы «Отдельной». Такая эпоха наступила, в какую четыре поколения, по словам известного публициста, были втянуты, а теперь еще и пятое вместе с шестым никак не могут забыть.
Поэтому лучше всмотреться в наше сегодня. О чем-нибудь помолчать, как-нибудь подумать повнимательней. Можно что-нибудь сказать и про подорожание всей жизни на круг. Но про это уже много сказано. Настолько много, что осточертело повторять. Это ведь достояние уже не прошлого, а настоящего. Но к выстрелу на темной реке свое отношение тоже имеет: в 1917-м стрелять начали, то ли протестуя против очередного подорожания, то ли из-за неумолчной любви к огнестрельной стрельбе.
Природный метан был тоже тогда не во всех квартирах. Кое-где уже был, а кое-где еще не был. Ну и там, где не был, там ни дров, ни керосина: их там тоже не было. Потому и холод нечеловеческий в жилых помещениях. А еще и Первая мировая война. Она-то, кстати, при прямом содействии большевиков, а также ненавистного им самодержавия и переросла в Гражданскую. Но все-таки первое, что предшествовало – это сперва политическая проституция, затем безнравственная эскалация, а затем промышленная безработица. Заводы стоят, фабрики не работают. И все дорожает. Инфляция, мать ее об колено. А в банках, на почте, на вокзалах вообще такая запредельная дрянь, что до сих пор чувствуется.
Вот и решили с корабля из пушки выстрелить. Одним холостым, но сперва одним настоящим. Настоящего не нашлось, поэтому жахнули холостым. А за несколько месяцев до этого уже одна революция была. Ее до сегодняшнего дня многие продолжают «буржуазной» называть. П…ц монархии, да здравствует российский буржуазный парламент! Поэтому те, которые ее организовывали, считались буржуями, а те, которые не организовывали, буржуями не считались. Их потом еще кем-то стали считать, а потом еще кем-то.
А кто такие, которые в наше время занимаются всей нашей жизнью на круг, лично никто определять не берется. Это, наверное, просто такие ребята, которые, по мнению неназванного публициста, «с повышенной честностью в бесстыжих глазах». Потомки тех, которые бились сперва за победу пролетарской революции, а через двадцать лет после корабельного выстрела в Петрограде их же стали считать японскими шпионами, покушающимися на жизнь генсека Джугашвили-Сталина. Не всех. Все остальные в количестве нескольких миллионов писали доносы на тех, которые бились, а потом другие стали писать доносы на тех, которые их уже написали. Якобы они и взорвали первый отечественный аэростат и заложили взрывчатку внутрь плотины первой очереди Днепрогэса. И подземные ходы, которые теперь то тут, то там обнаруживаются, - их рук дело. И закадычная дружба с еврейскими активистами. И Борман ихний: с ним в ресторане, в аэропорту портвейн пили. И Моше Даян. И врачи-вредители. И космополиты. И стиляги. А те, которые в музыке по джазу, его и танцуют, а после родину продают. Кто покупатель, никто не знает. Важен сам процесс продажи родных полей, лесов, рек, огородов под музыку империалистических певцов и композиторов. Однако потом их тоже реабилитировали. Музыка, как выяснилось, из другой оперы. И весь мировой кинематограф. И вся литература, в том числе и отечественная. Ведь, скажем, А.П.Чехов и Н.В.Гоголь. Они были повсюду разрешены, а, к примеру, Василий Гроссман, Варлам Шаламов и Венечка Ерофеев почему-то запрещены. Кто это может объяснить? Никто. Но многие пробовали.
А тех, какие сегодня по газу и еще по чему-то, определять тоже банально. Публицист написал: «Они же ведь природный газ продают, а не родные просторы». Верно. Продажей просторов занимаются не они. Это прерогатива тех, которые слишком много понимают, да еще и говорят о том, что уже поняли или собираются понять.
Что это значит? Это, с одной стороны, может ничего не значить вообще, а с другой, может что-нибудь означать. Что-нибудь непостижимое. Как Киевский креститель Всея Руси, вознесшийся к осеннему небу Москвы по соседству с мумифицированным дядей, забравшимся в кепке на броневик более ста лет тому назад. Сталин, Ленин, Иван Грозный, князь Владимир, большевики, меньшевики, эсэры, единороссы, байкеры, олигархи, одномандатники, администраторы, православные активисты, деятели искусства, поборники творчества, крымнашисты, либерасты, чмошники, еще черт знает кто такие. И у некоторых оружие теперь не булыжник пролетариата, а моча в банке из-под маринованных огурцов. Все смешалось в стране великой, ничего не оставив страны прежней, кроме «стихийного единодушия» и спора о том, нужна ли «мумия внутри гранитного шедевра архитектора Щусева».
Да, мало что сохранилось от разбившегося об собственное величие государства рабочих, крестьян и примкнувшей к ним интеллигенции. Большевики десятилетиями бились за торжество мифологии, а на самом деле за себя самих и свое представление о несбыточном. А могли бы, между прочим, победить. Если бы для полноты торжества не были заняты самым главным: созданием всеобщего помутнения в мозгах. Вот это сегодня сохранилось, став помутнением, по мощи своей не сравнимым с большевистским.
А так-то, в материальном выражении, все прежнее пропало в непроглядной мгле минувшего. В результате «крупнейшей катастрофы ХХ века», кратко изображенной в стихотворной форме: «Это что за большевик лезет к нам на броневик?»
«Коммунистической утопии больше нет, но есть кое-где доска мемориальная на стенке, заводик какой-нибудь, фабричка галошная, где раньше человек тысяч десять работало, - пишет неназванный публицист. - Вот утречком по гудочку встанут и всей толпой на работу. Смену отработают, а после дома сидят. Или в кино сходят, а после опять дома сидят. Или куда-нибудь за колбаской ломануться, за книжечкой, за шапочкой, за трусиками, за порошочком за стиральным, еще за чем-то. А могут еще какому-нибудь дяде где-нибудь в ножки поклониться. Зачем? А так просто. Есть дядя – есть и ножки. Привычка такая. Тысяча лет тренировки. Дело же не в том, что «ты начальник – я дурак», а в том что оба дураки. И что и кому в такой системе жизни и таком времени пребывания не понравилось, так до сих пор и не выяснено, не определено. Все-таки у миллионов граждан свой главный праздник был с водкой и вкусной селедкой. И праздничный набор с банкой зеленого горошка. И лозунг на велосипедных колесах. И сахарный питух на палке. И салют над крышами. По случаю одиночного выстрела с корабля на темной петроградской речке. Что-то ведь грело миллионы. А что их греет теперь?»
У публициста в качестве самого распространенного согревающего вещества использован природный газ метан. С указанием на то, что не без крупного навара для себя данный газ успешно продают предприимчивые ребята, бывшие комсомольцы. К тому же газ потребительский дорожает, как и всё остальное. И вот уже на именины чьей-то жене подарен небольшой остров в Адриатическом море, а в чьей-то квартире нашли под кроватью десять чьих-то миллиардов в банковской упаковке. И это при том что был когда-то некий Шмонов. Он был, вообще-то говоря, псих, ненормальный. 7-ого ноября далекого теперь 1990 года он выстрелил из пневматического ружья во время военного парада на Красной Площади в Михаила Сергеевича Горбачева, отца перестроечного периода нашей жизни и, впоследствии, Нобелевского лауреата. Тот день, как и все прочее, вошел в необъяснимую по своей необъяснимости историю нашей страны, а этот псих Шмонов стал чуть ли не героем сегодняшнего дня. Как и некоторые другие, не менее сумасшедшие, шмновы.
Согреть все это кого-нибудь может? Может. Но уже не так сильно, как некоторое время назад, хотя и тогда не слишком грело. А кого-нибудь совсем не может. Невозможно определить и то, как выглядело само это «устройство для нагревания». Было ли оно «самое коммунистическое» или обычной газовой горелкой в нашей обывательской кухне. Было ли оно величиной с памятник Карлу Марксу, но не меньше Мавзолея, или как тот петроградский корабль, где теперь музей. Или же оказалось громадной зоной, окруженной колючей проволокой по всему периметру.
Публицист пишет: «Как возникла в этой проволоке брешь, так устремились в нее сотни тысяч с женами, детьми и чемоданами». Кто этого не знает? Многие знают. Давно установлено. Устремления человеческие крайне сложны и не всегда однозначны. Есть и такие, которые одной лишь брешью в колючей проволоке не ограничиваются. Лет на сто назад отбросить можно, а полностью исключить ничего нельзя.
А что до разума, то до точки кипения не надо его доводить. Живет себе при «средней температуре по городам и весям», вот пусть и живет. А как жить перестанет, то, значит, никакой не разум. Даром пропали миллионы лет эволюционного формирования. А чтобы разум сохранить хоть в каком-нибудь действующем состоянии, надо постоянно склонять его к выяснению каких-нибудь бытовых обстоятельств. Пусть лучше думает о том, какие есть физические законы, из-за которых нагревается утюг. А о том, какие электромагнитные волны преобразуются в такие ужасные глупости по телевизору, не его ума дело. Тем более попробуй-ка догадайся, что нацию объединяет, а что разъединяет. Запасать ли гречневую крупу на зиму – это как раз и есть та самая проблема, которую легче решить, чем не решить. И почему в Москве в ноябре идет снег. Или вот мясные пельмени, которые при варке всплывают в обычной кастрюле. Они же всплывают не сами по себе, а при посредничестве, добавленных к ним, лаврового листа и нескольких горошин черного перца. И следует обязательно посолить. А если еще и самодельные, да еще из трех видов мяса, то тогда вообще очень вкусные, мерзавцы.
