Он был великим и странным сыном своего "сентиментального века". Он, по словам Леона Фейхтвангера, и после своей смерти принадлежал народу Парижа, а затем, уже не по словам Леона Фейхвангера, стал принадлежать всему человечеству. И о нем же в одной возвышенной немецкой книге сказано, кем он не был и в то же время был:
"Он не был генералом и государственный деятелем, не выигрывал сражений и не заключал великолепных договоров, он был лишь писатель, философ. Они толком даже не знали, что это такое, и едва ли один из ста читал его книги. Но несколько его слов, несколько его лозунгов, которые они слышали на всех перекрестках и которые в минуту колебаний запали им в сердца, были такими словами, что, услышав их, нельзя было не двинуться в поход и не вступить в бой. И они двинулись в поход, и они вступили в бой. И победили. Значит, книги усопшего стоили больше пушек генералов и перьев государственных деятелей. И нынче эти сотни тысяч людей чувствовали свою тесную духовную связь с усопшим, они возвысились в собственных глазах: ведь и они теперь приобщились к духовному началу".
Люди, приобщившиеся к духовному началу, были французами эпохи Великой французской революции. В настоящее время люди ко всем духовным началам и продолжениям приобщаться завершили, и потому им на то, кто такой был Жан Жак Руссо, зачем он был и что проповедовал, решительно начхать.
Те же, кому не начхать, знают, что этот великий француз с "позиций деизма осуждал официальную церковь и религиозную нетерпимость", был женат, имел множество любовниц, написал свою предельно исповедальную "Исповедь", резко осуждал магов, колдунов и волшебников и однажды поссорился с Вольтером, Дидро и большинством французских "энциклопедистов", видевших в нем бездну ума и прогрессивную силу таланта, но осуждавших его за резкое возвышение искреннего чувства в противовес и ущерб рациональному разуму.
Матери, Сюзанны Бернар, внучки женевского пастора, он не помнил: умерла через несколько дней после рождения в протестантской Женеве Жан-Жака. Отец, Изак Руссо, был швейцарским часовщиком и учителем танцев. Отец был человек легкомысленный, на детей внимания почти не обращал и после какой-то глупой драки покинул Женеву в 1722 году. Учился Жан-Жак, увлекавшийся древнегреческой философией, в протестантском пансионе Ламберсье, неподалеку от французской границы.
Вернувшись в Женеву, хотел стать судебным канцеляристом, затем учился ремеслу гравера, затем, поругавшись на почве собственной лени с хозяином граверной мастерской, из Женевы уехал и познакомился с симпатичной 28-летней вдовой из старинного дворянского рода Луизой-Элеонорой де Варане. На юного Жан-Жака симпатичная и очень набожная Луиза-Элеонора повлияла настолько значительно, что Руссо отправился в Турин в обитель Святого Духа. В обители он стал католиком и свое женевское гражданство потерял.
На всем том, что дальше с ним происходило, великолепно отразились резкие противоречия его личности и поведения. Он может показаться гениальным сумасшедшим, печальным глашатаем, одетым в грубую простую одежду, но со шпагой и в шляпе с пером, рыдающим в осеннем лесу и внезапно появляющимся на великосветском балу.
Он любил свою жену и на чем свет стоит поносил ее нормальные женские недостатки. Он любит всех своих пятерых детей, но воспитывать их не желал. И очевидно, что одна из лучших характеристик Руссо, сделанная французским философом Шюке, состоит из любимых и ненавидимых Жан-Жаком парадоксов.
"Робкий и наглый, несмелый и циничный, нелёгкий на подъем и трудно сдерживаемый, способный к порывам и быстро впадающий в апатию, вызывающий на борьбу свой век и льстящий ему, проклинающий свою литературную славу и вместе с тем только и думающий о том, чтобы её отстоять и увеличить, ищущий уединения и жаждущий всемирной известности, бегущий от оказываемого ему внимания и досадующий на его отсутствие, позорящий знатных и живущий в их обществе, прославляющий прелесть независимого существования и не перестающий пользоваться гостеприимством, за которое приходится платить остроумной беседой, мечтающий только о хижинах и обитающий в замках, связавшийся со служанкой и влюбляющийся только в великосветских дам, проповедующий радости семейной жизни и отрекающийся от исполнения отцовского долга, ласкающий чужих детей и отправляющий своих в воспитательный дом, горячо восхваляющий небесное чувство дружбы и ни к кому его не испытывающий, легко себя отдающий и тотчас отступающий, сначала экспансивный и сердечный, потом подозрительный и сердитый — таков Руссо".
Таков ли он для нас, людей второго десятилетия ХХI века? Кто он вообще был такой, этот Жан Жак, книги которого приговаривались к сжиганию на костре, и сам он страшился того же? Что это был за уникальный ученый, писатель, поэт, драматург, которого завистливые мужчины обвиняли в дилетантизме, а дамы восхищались стилем его произведений и днем и ночью искали встречи с ним?
Кто это был такой, считавший экономику одним из величайших зол и провозгласивший основы современной буржуазной демократии? Кто он был, этот невероятный француз и бедный швейцарский протестант, веривший в то, во что верить не имело никакого смысла, но идеи которого более чем популярны и в наше безудержно "модное время"?
Его "парадоксальная мысль" и вся его "парадоксальная жизнь" облечены в молитву, которую не мы, а Руссо вложил в уста потомкам: "О, всемогущий Господь, избавь нас от просвещения отцов наших и приведи нас назад к простоте, невинности и бедности, единственным благам, обуславливающим наше счастье и Тебе угодным".
Мы же, вопреки этой молитве, от просвещения до конца не избавились, простотой не грешим, бедностью не очень довольны, невинностью не кичимся, но иногда бываем тихи, милы, спокойны, отзывчивы и подвержены сентиментальности:
"Пока человек не будет противиться внутреннему голосу жалости, он никому не причинит зла".
И мы, не завидуя гениям, но по случаю дня рождения одного из них, противопоставим им не себя, а всех тех, кто, "не умея красно говорить, умеет творить благо".
Владимир Вестер
