- Аркадий Михайлович, Вы родом из Киева. Как судьба занесла Вас в Москву?
— Да, действительно, родился я в Киеве в 1933 году. А в 1934 отца посадили, отбывал наказание он под Вязьмой. Там мы с мамой жили до его освобождения. Когда отца выпустили в 1938 году, он стал работать в управлении Норильлага, отвечал за снабжение заключенных (судимость ему не помешала, так как была неполитической). Нам дали комнату в московском бараке, на Хорошевском шоссе, куда мы все и переехали. Там мы поселились сначала втроем, а в 1939 году родился брат, и мы жили уже вчетвером на девяти квадратных метрах.
— Какие воспоминания оставили у Вас эти годы?
— Абсолютно безрадостные. Я прекрасно помню эти девять метров — теснота, бедность и много клопов. Я даже где-то написал позже, что всех этих клопов помню в лицо до сих пор. В том бараке мы прожили до начала войны, а в августе 1941 года отец отправил нас в эвакуацию в Красноярск. Там я пошел в первый класс. Через два года получили вызов — тогда возвращаться в Москву можно было только по официальному вызову. 30 апреля 1943 года мы вернулись в столицу. Первые полгода жили у друзей отца. А потом получили две маленькие комнатки (18 и 6 метров) в коммунальной квартире на Волоколамском шоссе — отцу как преданному работнику дали новое жилье. Это был большой семиэтажный дом, где жили непростые люди, хотя и в коммуналках. Например, нашими соседями по квартире были военный прокурор с семьей и начальник Краснопресненского отделения уголовного розыска тоже с семьей.
— Именно в этой квартире и прошла Ваша юность…
— Да, здесь я пошел в третий класс, окончил среднюю школу, поступил в институт. Мы с братом жили в одной комнате, родители — в другой. Самые яркие воспоминания тех лет оставил голод во время войны и до 1947 года включительно. Каждое утро в 6.00 я занимал очередь в хлебный магазин внизу нашего дома и стоял до 8.00, потом выходила мама и получала по карточкам хлеб. Учился во вторую смену, потому что отец с матерью работали, а я сидел с братом. Уходя утром, мама оставляла нам на весь день по куску хлеба и стакану молока. Тем не менее воспоминания о тех годах у меня самые теплые — и о нашей квартире, и о дворе… Помню, у нас во дворе была дровяная поленница. Мы с мальчишками сидели на ней во время бомбежек и все ждали, когда с неба упадет какая-нибудь зажигалка. Мы схватим ее большими щипцами и поместим в ведро с водой — геройствовали.
— Когда началась Ваша самостоятельная жизнь?
— С этой квартиры я съехал раньше всех: окончил институт, женился, стал снимать жилье. Через пять лет после окончания института перевез родителей в купленную для них кооперативную квартиру в Гольяново, а брат с двумя детьми и женой продолжал жить в коммуналке. Он окончил медицинский институт, стал кандидатом наук, был замечательным анестезиологом, одним из лучших в Москве. Стоял в очереди на получение квартиры. Но когда оказалось, что придется подождать еще лет 15, у него кончилось терпение и они с женой в 1980 году уехали на ПМЖ в США. А наши две комнаты на Волоколамском шоссе отошли государству.
— Получается, сначала Вы обустроили родителей и только потом себя…
— Да, родители были в приоритете. Я сам заработал на двухкомнатную квартиру в кооперативном доме, что по тем временам казалось очень дорого. Однако по сравнению с тем, сколько стоит жилье сегодня, та сумма была не настолько критической. Сначала сделал основной взнос, а потом выплачивал частями.
— Когда же Вы позаботились о себе?
— В 1962 году я занял денег у друзей и купил с женой однокомнатную квартиру на Садовой-Самотечной, рядом с кукольным театром. В той квартире у нас родился сын. Но жить на первом этаже в стесненных условиях было сложно. Так что я опять занял денег и купил уже трехкомнатную квартиру на углу улицы Чехова и Садового кольца. Это был артистический дом, в нем жили многие известные люди — Никита Михалков, Юрий Визбор, Юрий Саульский, Валя Толкунова, Леонид Каневский. Своеобразный Дом актера. Он стоял на перекрестке: шум страшный, пылища! Поэтому таксисты дали ему ироническое название: кооператив «Тишина». Там я прожил с 1969 по 1991 годы, то есть 22 года.
— Что было потом?
— А потом был развод, мы разменяли свою трехкомнатную квартиру на две в том же доме. «Двушку» я оставил жене и сыну, а сам жил и работал в 19-метровой однокомнатной квартире. С бывшей женой у меня сложились замечательные отношения. Так что многие даже не догадывались, что мы развелись: думали, что «однушка» — это просто мой кабинет.
В 1991 году я снова женился. И снова обмен: объединив мою квартиру и квартиру жены, мы переехали в «трешку» на Сивцевом Вражке, где прожили 10 лет. Но это тоже был первый этаж очень старого дома, опять пылища и шум. И благодаря хорошему отношению ко мне со стороны администрации Москвы мне разрешили отдать старую квартиру муниципалитету, а взамен выбрать себе жилье в коммерческом фонде. Из нескольких районов мы с женой выбрали Полянку, заплатив за разницу в метраже по государственной, а не коммерческой цене. Здесь я до сих пор и живу, но уже один, потому что жена моя, к сожалению, скончалась.
— Дом, в котором Вы сейчас живете, новый?
— Этот небольшой дом, похожий в плане на букву Г, состоит из двух подъездов: первый —реконструированная старинная часть дома, к которой была пристроена вторая часть, где я и живу, она современная. Здесь всего 19 квартир. Мы с женой Наташей въехали сюда в 2001 году первыми, тут еще никто не жил. В квартире были только голые стены. Ремонтом занималась жена, а я продолжал жить в старой квартире до момента переезда. Я даже ни разу не заезжал сюда, так мы договорились. Она ничего не согласовывала со мной, я ей во всем доверял. И в день моего рождения Наташа сказала мне: «Можешь приезжать». Я забрал оставшиеся вещи из уже пустой квартиры и приехал...
— Ваши первые впечатления?
— Я был в восторге. С того самого времени я ничего здесь не менял. Это трехкомнатная квартира с необычной планировкой — из прихожей можно попасть в гостиную и на кухню, а через кухню - в гостиную и наоборот (сквозной проход). У тех, кто впервые сюда приходят, создается ощущение, что они попали в гигантскую квартиру, а здесь всего 107 кв. м. Очень рациональная планировка. Практически ежедневно я хожу кругами и размышляю. С точки зрения дизайна здесь все скромно, но необычайно мне нравится. Кстати, дизайн выполнила дочь Зиновия Ефимовича Гердта, моего друга, Катя Гердт.
— Аркадий Михайлович, Вы жили в разных районах Москвы, хорошо ее изучили. Какой район Вам больше по сердцу?
— Все места, где я жил, по-своему дороги: в Хорошево-Мневниках я прожил четыре года до начала войны, на Самотеке — семь лет, на улице Чехова в кооперативе «Тишина» — 22 года, потом на Сивцевом Вражке 10 лет и здесь, на Полянке уже 12 лет. Главное для меня — оставаться в центре. Не из-за пижонства, просто я так устроен. Мне так комфортно. Если бы на Сивцевом Вражке оказались нормальные условия, я там и остался бы. Я очень любил и люблю это место. Более того, до сих пор хожу в отделение Сбербанка того района, хотя могу обслуживаться в любом филиале. Точно также мне очень нравится Полянка, где я сейчас живу.
— И чем она Вас привлекает? Близостью к Кремлю?
— Этот район не раздражает новостроем, здесь много старых домов, где жили известные люди, которые вошли в историю нашего кинематографа. В их честь висят мемориальные доски на домах. Единственное, что меня не устраивает, — местный трафик: Якиманка все время стоит, Каменный мост стоит. И если мне нужно куда-то выехать, я закладываю лишние полтора-два часа. Боюсь, что с проблемой московского трафика никакие законы и постановления не справятся. Коллапс будет только нарастать. Все попытки руководства города пересадить горожан с машин на общественный транспорт — чепуха. Я уверен, что объем личного транспорта с каждым годом станет только увеличиваться. Москва не рассчитана на такое количество автомобилей, она спланирована иначе. Когда лет 20–25 назад в городе появилось множество машин, прежнему руководству следовало бы задуматься о том, к чему это может привести. Может быть, тогда был бы шанс справиться. А сейчас уже поздно…
— Вы считаете, что даже такие кардинальные меры, как перевод госучреждений из центра Москвы в Подмосковье, не спасут ситуацию?
— Нет, не спасут. Пробки совершенно не связаны с расположением госучреждений. В Москве огромное число людей — местных и приезжих. Появилась возможность покупать машины, кредиты стали доступнее, поэтому многие приобретают по два-три автомобиля на семью. А потом менталитет у наших людей такой: если я купил машину, то как же ее не использовать? Зачем я поеду на метро или автобусе?
Я уж не говорю о троллейбусах, которые вообще из Москвы нужно убрать. Это совершенно неуклюжий транспорт, с вечно соскакивающими штангами, да и сидят там по одному-два человека. Причем ходят эти троллейбусы раз в час! Зачем их держать? Да еще и отдельную полосу под них выделять?! Троллейбусы имеет смысл оставить только на окраинах Москвы, где они еще могут пригодиться. Ну почему ни у кого не возникает такого вопроса? Во-первых, они не станут тормозить движения, во-вторых, над головой будут не бесконечные провода, а чистое небо. Подобные проблемы вызывают у меня стресс, хотя можно было бы привыкнуть и с юмором относиться, но это не так легко.
— Что еще Вас раздражает в современной Москве?
— Большое количество новостроек. Они совершенно «не монтируются» с духом нашего города. Это все от безвкусицы и нежелания даже подумать о родном городе. Ведь Москва никогда не считалась городом небоскребов. Нью-Йорк — да, с ними он и ассоциируется. А в Москве небоскребы совершенно не вписываются в местную архитектуру, они здесь чужеродные. Причем в отдельно взятом месте они имеют право на существование. Вот, например, Москва-Сити, я ничего не имею против него, ради бога, пусть небоскребы будут сосредоточены в отдельном деловом центре. Но здесь возникает уже другая беда — невозможно парковаться. Такое ощущение, что у градостроителей правая рука не знает, что делает левая. Нет единого подхода. Город многолюдный, и разместить всех здесь очень трудно. Ну не приспособлена еще Москва для такого числа людей. Даже в метро уже невозможно проехать.
— Что же делать: запретить миграцию населения?
— Нет, конечно. Но во всем должна быть логика. Обо всем нужно думать загодя. Прежде чем разрешить огромную миграцию, следовало подумать, как ею управлять. Это же люди, а не скотина приезжает к вам. Они имеют право на нормальное существование. Сколько мы видим и читаем новостей о том, как обнаружили в каком-то подвале, землянке, вагончике, да и в квартирах десятки мигрантов, которые живут в чудовищных условиях. Я как-то спросил у одного высокопоставленного чиновника по вопросам миграции: «Сколько в Москве китайцев?» Он сказал: «Официально 100 тысяч». Я уточнил: «А неофициально?» Он ответил: «Более полумиллиона». Я говорю: «Как же может так быть, что вы знаете о таком огромном числе нелегальных мигрантов и ничего не делаете?!» Он сказал: «А это уже вопрос не ко мне». Вот и все.
— Должно быть, Вы любите загородную жизнь? О домике в Подмосковье не мечтаете?
— У меня никогда не было и не будет загородного дома. В силу целого ряда обстоятельств мои родители никогда не принадлежали к числу обеспеченных людей. Мы никогда не имели дачи, ни единой сотки, все время жили в городе. И я никогда не испытывал никакой тяги к загородной жизни, даже если бы появилась возможность приобрести или построить дом за городом. Это не мое. Я типичный городской житель. У меня много друзей, к которым я с удовольствием езжу за город. Но сказать, что я рвусь туда, не могу. Причем я всегда возвращаюсь в Москву, потому что вне дома плохо сплю. Однажды мы сняли дачу на лето — так захотела жена, это было модно. Сняли, но за лето были там всего один раз! Пустое дело получилось. Городские мы.
— Тогда за что Вы любите Москву? Вы вообще ее любите?
— Дело в том, что я считаю себя москвичом, несмотря на то, что родился в Киеве. А как иначе, если я с 1938 года в Москве? И никуда уезжать не собираюсь. Москва для меня — это…не хочу говорить таких пафосных слов, как Родина, Отечество… Да, меня многое здесь раздражает, но когда уезжаю куда-нибудь, то могу перенести разлуку с домом самое большее недели две. Независимо от того, какая ситуация в Москве. Например, когда в августе 1991 года случился путч, я был в Филадельфии на концертах. Паника была страшная среди мигрантов, никто не знал, чем все закончится. Тогда американское правительство разрешило всем желающим получить гражданство. И мне предлагали работу на радиостанции «Свобода» — пожалуйста, оставайтесь. Я сказал: нет, не могу остаться, что бы там ни случилось, и вернулся. Хотя у меня была масса возможностей и причин это сделать. Ведь у меня брат живет за границей с 1980 года, мама моя жила там же. То есть у меня были все основания…
— Что же Вас здесь держит?
— Объяснить это невозможно. Держат люди, язык родной… Ведь я писатель и пишу на русском языке. То, что я пишу — это мой выдох, а то, что меня читают и слушают на русском языке — мой вдох. Как же я могу сидеть где-то в другой стране, писать по-русски, не имея адресата, то есть вдоха? Значит, я должен быть либо графоманом, либо быть вынужденным находиться в другой стране, потому что на Родине мне грозит какая-то большая неприятность. Но, к счастью, нет ни того, ни другого. Поэтому такой дилеммы никогда передо мной не возникало.
Беседовала Алёна Дымова
http://www.g-n.ru/zvezdy-o-nedvizhimosti/arkadii-arkanov-ja-tipichnyi-gorodskoi-zhitel.html
